Исследователи разработали способы оценки, измеряющие качество отношений детей и родителей. Оценка производилась в рамках трех поколений: между взрослыми женщинами и их матерями, а также между теми же взрослыми женщинами и их дочерьми. Показатели привязанности между матерями и дочерьми оставались неизменными во всех поколениях4.
У повзрослевших детей, родители которых пережили холокост и страдали от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), были обнаружены нарушения в выработке кортизола и ГГНС. Чем тяжелее была форма ПТСР у родителей, тем сильнее было нарушение механизмов выработки кортизола у их детей5.
Мэри Эйнсворт, которая сначала была ассистенткой Джона Боулби, а затем стала профессором психологии развития в Университете Вирджинии в Шарлотсвилле, разработала метод оценки характера и качества привязанностей. В течение первого года жизни ребенка исследователи наблюдали за взаимоотношениями матери и ребенка в домашних условиях и записывали свои наблюдения. Каждая мать с ребенком приезжала в лабораторию для участия в небольшом эксперименте под названием «Странная ситуация». «В разное время в течение двадцати минут младенец попеременно оставался с матерью, с матерью и незнакомцем, только с незнакомцем; кроме того, в течение трех минут он оставался один. Идея (которая по-прежнему актуальна) заключалась в том, что разлучение годовалого ребенка со значимым взрослым в незнакомой обстановке должно активировать систему привязанности младенца. Затем требовалось изучить реакции ребенка в момент разлучения и воссоединения. Наиболее важные оценки были получены в момент воссоединения»6.
Оказалось, что реакция ребенка на мать, которая вернулась, определялась тем, как мать взаимодействовала с ним на протяжении первого года жизни. Те младенцы, которые дома ощущали чуткую заботу со стороны матерей, во время разлуки проявляли признаки того, что тоскуют по своему родителю. Они приветствовали вернувшихся матерей прикосновениями. Дети быстро успокаивались и вскоре возвращались к спонтанной игре. Этот тип привязанности назвали надежным. Также наблюдался ряд небезопасных паттернов привязанности, которые называли по-разному — неконтактная, амбивалентная или дезориентированная. Младенцы, которых избегали, не выражали беспокойства при разлуке с матерью. В момент воссоединения они сторонились матерей или не обращали на них внимания. Такое поведение означает не подлинную уверенность в себе, а псевдонезависимость, которую мы наблюдали, например, у пациентов с ревматическими заболеваниями: убежденность в том, что они должны полагаться исключительно на себя, так как любая попытка заручиться помощью со стороны родителя обречена на провал. Однако по возвращении родителя организм младенцев, которых избегали, испытывал физиологический стресс, о чем говорило изменение сердечного ритма. Младенцы, которые попали в категорию небезопасного типа привязанности, не ощущали в семье чуткой заботы со стороны родителей. Они воспринимали скрытые признаки психологического отсутствия матери или противоречивые сигналы о близкой связи, которая сменялась отстраненностью.
Уже в возрасте одного года младенцы демонстрировали в отношениях реакции, которые будут характеризовать их личность и поведение в будущем. Эксперимент «Странная ситуация» повторяли сотни раз, во многих странах. Наблюдения, полученные в первый год жизни малыша, оказались точными индикаторами поведения в подростковом возрасте, в том числе таких особенностей поведения, как эмоциональная зрелость, отношения со сверстниками и школьная успеваемость. Дети, которые в младенчестве чувствовали надежную привязанность, по всем этим показателям стабильно получают более высокие результаты, чем дети с небезопасным типом привязанности.
Вместе с тем, как объясняет Дэниел Сигел в своей книге «Развивающийся разум», главным открытием относительно передачи модели воспитания одного поколения другому стало то, что поведение ребенка в «Странной ситуации» можно было с точностью определить еще до его рождения.