На его взгляд, все представление Live Aid было «и правда несколько провальным. Оно было столь явно неотрепетированным, слепленным впопыхах, что я не мог понять его смысла. Либо выступайте как положено, либо не выступайте вовсе». Еще менее лестно он отозвался о следующем кратком воссоединении группы в 1988 году, когда они выступили вживую в Нью-Йорке, а также на телевидении в ознаменование сорокового юбилея Atlantic Records — в этот раз за ударными был двадцатидвухлетний Джейсон Бонэм. Но тогда все согласились, что представление было, как выразился Грант, «хаотично», — хотя причины для этого были совершенно иными, чем в случае с Live Aid, группа, очевидно, ответила на приглашение своего бывшего лейбла появиться и сыграть на вечеринке, выступив еще более неудачно, чем тремя годами ранее в Филадельфии: в частности, Джимми пребывал в дурном настроении и играл впечатляюще плохо. Но что «по-настоящему расстроило» Гранта — так это тот факт, что его не пригласили на юбилей. Конечно, Ахмет Эртегун — однажды сказавший Питеру, что тот «слишком долго скорбит» по Джону Бонэму — был бы рад увидеть своего давнего оппонента. Но руководитель лондонского отделения лейбла Фил Карсон сказал ему, что Джи болен и не сможет присутствовать на мероприятии. Вероятно, это было правдой, но, как заметил Грант: «Может, я бы и не пошел туда, но ведь не в этом дело».
С Джимми Пейджем я встретился впервые в начале 1988 года, спустя семь лет после официального объявления о распаде Led Zeppelin. Его новая звукозаписывающая компания Geffen пригласила меня снять серию интервью с ним для поддержки продвижения его первого сольного альбома Outrider. Мы встретились в недавно приобретенной им студии Sol в Кукхэме, в Беркшире. Будучи знакомым с легендой, я не знал, чего ожидать от реальности, но человек, пришедший на встречу со мной, оказался настроен дружелюбно, говорил спокойно и был рад помочь мне любым возможным способом. За последовавшие несколько недель совместной работы мы узнали друг друга. На удивление словоохотливый, всегда очень радушный, казавшийся мне несколько одиноким и даже оторванным от реальной жизни, он задавал мне практически столько же вопросов, сколько я задавал ему, интересуясь, кто есть кто на рок-сцене и что там происходит. Он даже вызвался прийти в качестве гостя на еженедельное телевизионное шоу, которое я вел на Sky TV. Насколько я могу судить, это было его первым появлением на телеэкране, и оно совпало с моим тридцатым днем рождения, а потому он появился на утренней съемке с большими упаковками пива и льда, даже несмотря на то, что в то время по большей части предпочитал безалкогольные напитки.
Однажды он пригласил меня в Олд-Милл-Хаус — тот самый дом, в котором умер Джон Бонэм, — и провел мне экскурсию по нему. Там были его мать, милая улыбчивая старушка с белыми волосами и веселым нравом, его прелестная и тоже очень улыбчивая молодая жена, американка Патрисия, кормившая их маленького сына Патрика. Там стоял его музыкальный автомат, висели интересные постеры и россыпь золотых и платиновых дисков и… «Нравится ли вам такое?» — спросил он, нажав на кнопку на панели, расположенной на подлокотнике дивана. Стена напротив дивана отодвинулась, открыв позади себя другую стену, на которой висели три или четыре больших написанных маслом картины. «Что думаете?» — спросил он. Я смотрел на них, не зная, что и подумать. Мой лучший друг был учителем искусства, а старая подружка изучала искусство в университете. Я чувствовал, что не так уж много знал о предмете. Я подошел поближе и рассмотрел картины. Жирные разноцветные пятна масла на темных, мрачных холстах изображали тела, скрученные в муках, словно в аду. Похоже на Иеронимуса Босха, но гораздо менее ясно, более пылко и бесконтрольно. Воможно, как Гойя в период сумасшествия — только еще более безумно. «Странные, — сказал я. — Тяжелые…» Я повернулся к нему, ожидая услышать какое-нибудь объяснение, но он просто стоял, молчаливо улыбаясь. Затем он наклонился, нажал другую кнопку на диванном подлокотнике, и картины снова исчезли, как только внешняя стена заняла свое место. Мне показалось, что я провалил некий тест. «Пойдемте на улицу, — сказал он. — Я покажу вам реку…»