— А где же ваше вязанье? — спрашивает меня миссис Дойл, но она говорит с таким сильным шотландским акцентом, что я не понимаю, и ей приходится повторить вопрос.
— У меня его нет. Я никогда раньше не вязала.
— Надо же, — удивляется пожилая дама. — Ну ничего, дорогая, я вас научу. — Это ей тоже приходится повторять, пока она не фыркает от смеха: — А я-то думала, это я глухая тетеря.
Холли переводит эти слова для меня, и мы все вместе смеемся.
Пока миссис Дойл учит меня вязать на огромных спицах, вытягивая нить из толстых мотков шерсти, которые, как я подозреваю, обычно используются, чтобы занять детей, Холли болтает — выясняется, что у них с Амелией есть дочери-двойняшки, которые не перестают их расстраивать. Узнав, что я тоже одна из девочек-близнецов, которые когда-то постоянно огорчали маму, она даже визжит от восторга.
— Помоги мне, Инти, пожалуйста. Они только и делают, что шепчутся друг с другом и потешаются над нами!
Миссис Дойл пытается распустить жалкий результат моих стараний, и оказывается, что даже семидесятитрехлетняя женщина, которая едва шевелит артритными руками, в состоянии сделать несколько рядов вязки, не спутав нитки. Я пожимаю плечами.
Холли я говорю:
— Тебе не понравится то, что я скажу.
— Давай, ошарашь меня.
— Ты никогда не сможешь стать им настолько близкой, как они друг для друга, так что брось пытаться прямо сейчас.
Она откидывается на спинку стула.
— Господи. Она сногсшибательна, а, миссис Дойл?
— Не упоминай имя Господа всуе, дорогая, — не поднимая глаз, отвечает старушка.
— Извините, миссис Дойл.
Затем разговор переходит к питомнику Дан-дрегган, расположенному к западу отсюда, окало озера Лох-Несс, — центру деятельности благотворительной организации «Деревья для жизни», предпринимающей усилия по спасению живой природы. Миссис Дойл, как выясняется, давно работает там волонтером и завтра отправляется туда на очередной этап посадок.
— Сколько вы им помогаете? — спрашиваю я ее.
— Уже много лет. В этих краях большинство людей время от времени сажают деревья. Нужно же заботиться о своем доме, правда?
Она медленно, чтобы я понимала ее, рассказывает мне о четырех тысячах гектаров земли, на которых воссоздан лес, о миллионах посаженных деревьев, а заодно и о проблемах, с которыми сталкиваются защитники природы.
— Березы каждый год разбрасывают огромное количество семян, но олени приходят и поедают молодые деревца, так что после них ничего не растет. Уж сколько десятилетий мы пытаемся уменьшить вред от оленей, это началось еще до вашего рождения, дорогая. Но в тех краях нет волков, которые могли бы сократить популяцию. Так что нам здесь очень повезло.
— Может, волки придут и туда, — шепотом говорю я. — Когда поймут, что там безопасно.
— Ах, как я на это надеюсь. Но пока знаете, что мы делаем, чтобы заставлять оленей менять места выгула?
— Что?
Она показывает на Дугласа и сипло смеется.
— Мистер Макрей иногда ездит туда со мной и вместе с несколькими женщинами помоложе выходит в лес ночью с волынками. Разрази меня гром, если это не самый ужасный звук на земле, но он прогоняет с места наглых вредителей.
Я смеюсь вместе с ней, а Дуглас выпрямляется на стуле.
— Теперь я вижу, что вы не хотели оскорбить мое исполнение, миссис Дойл.
— Вовсе нет, мистер Макрей, учитывая обстоятельства, я была довольно деликатна.
Хохоча, Дуглас держится за живот, и вскоре весь кружок подхватывает наш смех. Мне кажется, два старика слегка флиртуют друг с другом.
— А что еще делается, чтобы возродить шотландскую природу? — спрашиваю я миссис Дойл, желая разговорить ее. Я счастлива найти такого собеседника.
— Ой, много чего, дорогая. Начиналось все, я бы сказала, наперекосяк. Когда мы осознали, что из-за вырубки деревьев у нас остаются только несколько жалких рощиц каледонской сосны, то лесничие, вместо того чтобы сажать исконные растения, зачем-то попытались приживить здесь неродные хвойники! Безумие! Это губительно для местной флоры. Ну вот, и потом здравый смысл возобладал, и мы стали сажать эндемики и возвращать в лес бедных пропавших животных. Для начала бобров. Я слышала, к югу от нас владельцы земли платят за то, чтобы на их территориях водилась живность, так сильно они любят зверюшек. А скоро мы поедем на север, на заболоченные земли.
— А где это?
— На полуострове Амхойн. Там самое большое в мире торфяное болото. Оно хранит неисчерпаемые запасы углерода. Больше, чем любой лес, я полагаю.