Мортены (все, заметим!) выдохнули с облегчением, вернулись в Кейпсити и начали подготовку к переезду в пансион и свадьбе Эммы.
Глава 19
Следующие девять лет Лиззи Мортен, она же Елизавета Хмырова, она же Элис Хобякофф, прожила в режиме «нон-стоп», но какие это были чудесные годы! Если первая жизнь попаданки была посвящена себе, любимой, то во второй она отдалась общественной деятельности и, как ни странно, получала от своей активности не меньшее удовольствие!
Ей понравилось писать учебные программы (вернее, наметки, которые потом доводили до ума специалисты — учителя, преподаватели и сам советник), руководить перестройкой зданий пансиона, превращая его в комплекс учебных и жилых комнат, производственных помещений, спортивных площадок, заниматься продвижением новых изделий и продуктов, изготавливаемых учащимися и — частично — их воспитателями и наставниками, преподавать самой и вести бухгалтерию необычного предприятия.
Дни пролетали, наполненные работой, борьбой с бюрократией и победами на ниве новшеств, вносимых неугомонной, как оказалось, попаданкой.
Сначала Мортены переехали в пригород и занялись ремонтом в пансионе, где, как и предполагала Лиззи, осталось пятнадцать насельниц в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет, которым некуда было вернуться, шесть монахинь, отказавшихся уезжать из колонии, и двенадцать «детей короны», работавших на тяжелых участках монастырского хозяйства и живущих там же в халупах, напоминающих бразильские фавелы.
Еще до суда десять монахинь из числа «воспитателей» оставили пансион, приняв предложение губернатора отбыть в другие земли, где их деятельность будет принята властями более благосклонно — такое компромиссное решение родилось в ходе переговоров короля Бриктании и представителей иных (иностранных) конфессий, проведенных на фоне скандала.
Шесть же оставшихся «сестер во Христе» принесли клятву на Библии, что ни словом, ни делом не будут вредить новой родине и её чадам, перейдя в категорию… ну, вроде, вольнонаемных: никакой религиозной деятельности, кроме как для личных нужд, только работа по специальности.
Именно! Оставшиеся монахини были профи в виноградарстве и виноделии (две), сыроделии (две) и садоводстве и огородничестве — еще две. В аферах бывшей настоятельницы они «не засветились», детей любили искренне и дело свое — тоже.
Лиззи была счастлива: хоть эти участки не «провисли», так что обеспечить контингент едой и кое-каким доходом можно было сразу.
Однако за деньги для пансиона — будущего экспериментального учебного центра — они с Боулзом (нынешним советником губернатора и будущим зятем) сражались не на жизнь, а на смерть.
Попаданка сумела «отбить» большую часть конфискованного имущества директрисы-настоятельницы Изабель (в том числе, личного, не учтенного в гроссбухах, а там было чем поживиться), сохранить каналы сбыта вина и сыров с долей фруктов по бывшим договорам, перезаключив их заново с некоторыми преференциями, «таской и лаской» добиться от колониальной администрации дотаций на ремонт монастыря и закупку динамо-машины для обеспечения пансиона электричеством с последующими поставками топлива (наравне с собственно офисом губернатора), пригласить на работу трех учителей-женщин из метрополии (словесность, иностранные языки и изящные искусства) и одного пожилого мужчины-математика из старых знакомых отца.
При чем, всех преподавателей — на жалованье короны! Советник Боулз, да и губернатор, граф Дамбли, называли ее между собой «бульдожкой Мортен» и зарекались связываться со старшей дочерью коллеги в будущем. Ха-ха, знай наших!
Самого папеньку она «припахала» к ведению кратких ознакомительных курсов по истории, географии, естественным наукам. Этикет, домоводство, рукоделие и кулинарию взяли на себя дамы из местного женского сообщества во главе с Пруденс Осгут.
О, это было неожиданно, невероятно, но очень своевременно и удачно!
Болтушка миссис Осгут оказалась весьма деятельной и ответственной особой: помимо хорошо подвешенного языка и осведомленности о светской жизни колониальной столицы (и не только), дама средних лет и приятной наружности владела навыками неплохой поварихи и кондитера, которые долгие годы вынуждена была скрывать, дабы не прослыть плебейкой.