— Лизок, ты хорошо подумала? — спросил он дочь. — Я, конечно, рад, но ты же знаешь, мне предстоит скоро снова уехать… Как ты будешь одна? На лето можно к бабушке с дедом, ну а осенью? Командировка продлится почти полгода, это, думаю, в последний раз, я договорился на кафедре, и мне уже ищут замену в бригаде.
— Папа, не волнуйся, я справлюсь! Тётя Таня присмотрит, если что. Поезжай и работай, все будет нормально — возвращенка обняла сконфуженного богатыря и похлопала его по широкой спине. — Ты делаешь большое дело, я понимаю. К деду на теплоходе? Поедем за билетами, потом собираться. Мне только в школу надо зайти, за учебниками, хочу позаниматься летом. Надеюсь подтянуть математику и химию.
Родители доктора Хмырова жили в деревне под Саратовом, работали в колхозе, имели приусадебное хозяйство — держали корову, порося, кур, гусей огород в восемь соток (дед Тимофей был главным механиком, а бабушка Женя — фельдшером, уважаемые люди!) — и очень любили единственную внучку.
Приезд сына и внучки, незапланированный и с неожиданными новостями, потряс стариков (Елизавета ужаснулась: дед и баба были моложе её! А выглядели намного старше, чем она в их годы…).
Возрожденке пришлось успокаивать обоих, спасать отца от ремня деда и причитаний бабушки.
— Прекратите! — младшая Хмырова вдруг стукнула кулаком по столу, чем напугала взрослых. — Разошлись и разошлись, это их дело! Даже я понимаю, что к тому шло, а уж вы-то и подавно догадывались, так что хватит ругаться. У нас все будет хорошо, понятно? Я останусь до сентября, потом дед меня отвезет назад.
— В школе я провожу большую часть дня, после уроков у меня секция, на факультатив ещё запишусь. Дома тётя Таня приготовит, она согласилась. Овощей подбросим, денег на продукты и прочее… — Лиза уверенно говорила, взрослые слушали с открытыми ртами.
— Баба, научи меня готовить, ладно? И шить, и вязать, а то я ничего толком не умею, кроме уборки, стирки и глажки. Папа сказал, что этот год ещё поездит за границу, а потом перейдет в мединститут на преподавательскую работу, кандидатскую писать будет, вы же знаете, как он об этом мечтал? — девочка посмотрела на отца, мол, поддержи, чего застыл?
Рассудительность девочки произвела впечатление на родню: дед, утирая глаза от умиления, расцеловал внучку, баба Женя принялась собирать на стол, причитая и всхлипывая, а отец ушел колоть дрова — успокаиваться. Вопрос был закрыт.
Лето в деревне кому-то может показаться скучным, но Елизавета наслаждалась каждой минутой. Она просыпалась рано, завтракала парным молоком с пирогами или блинами, по холодку полола-поливала огород, кормила живность (старики-то работали), занималась, бегала с деревенскими ровесниками на Волгу купаться, иногда — в сельский клуб в кино или (ой-ой-ой) на танцы, вечерами пила чай со стариками, слушая колхозные новости и сплетни, смотрела телевизор (черно-белый, обалдеть, да с рябью по экрану из-за плохой антенны на двух из четырех каналов).
Честно сказать, Хмыровой было непросто вести себя как подросток: прорывалась в рассуждениях иногда та, прожившая две жизни, тетка. Но, слава богу, её странности списывались всеми на городскую среду и быстрое взросление на фоне развода родителей. Впрочем, здесь мало кто знал, включая родню, какой она была на самом деле.
Учебники ей, как хорошистке, выдали в школьной библиотеке за несколько лет под обещание вернуть в целости и сохранности. Советские учебные пособия были понятными, но Елизавете-то пришлось восстанавливать знания более чем полувековой давности!
Благо, когда вгрызалась в алгебраические и физико-химические формулы, разбирала параграфы по ботанике и биологии, перечитывала географию и обязательную художественную литературу она находилась дома одна.
Потому что воскрешение школьной памяти проходило под отборный мат! Его, во всей многогранности, Хмырова вспомнила с большей легкостью, чем таблицу Менделеева.
Помогали попаданке, помимо «великого и могучего», жизненный опыт и логика, таблицы и аналитические записи. Кто бы видел, как она писала карандашом! К перьевой-то ручке приспособиться надо, а шариковые почему-то сплошь грешили плохими стержнями, что злило. Поэтому простой карандаш, заточенный ножом — подходящее «писало» для неё сейчас.
В голове родная речь путалась с английской, Елизавета боялась проколоться как-нибудь и все равно порой фразочки проскакивали. Тогда она говорила, что мать настаивала на домашних разговорах на английском — вроде прокатывало. Чтобы исправить ситуацию, пришлось срочно читать классику — и программную наперед, и внеклассную по списку — какую могла найти у деда и в сельской библиотеке…