Если в политике приближение к современности может быть стремительным, то в экономике процесс модернизации развивается медленно. 40 процентов населения Непала находится за так называемой чертой бедности. Что же касается остальных 60 процентов, то подавляющую их часть также нельзя назвать людьми преуспевающими. Статистика эта, как и всякая статистика в Южной Азии, конечно, условна. Да и понятие «экономика» применительно к Непалу было для меня условным, пока мне не довелось пройти по его горам три сотни километров пешком. Во-первых, шел я не потому, что люблю ходьбу, а потому что ни проехать, ни пролететь в эти места было невозможно. Во-вторых, я увидел, как люди, пританцовывая у крутых обрывов с огромными корзинами на спинах, несут вниз, в долину Катманду, яблоки на продажу. Наверху, в горах, я увидел, как это ни странно, более налаженный быт, чем в долине или тераях. Яблоки, которые шерпы несли вниз километров 200 на себе, были баловством, не более. Так, выручить немного денег на гостинец красивой девушке. Примерно то же самое можно сказать и о знаменитых горских коврах, ничем не отличающихся по качеству от тибетских. В Хеламбу крестьяне, как и в других горных районах, сами выращивают рис и пшеницу на узких террасах над пропастью, сами ткут себе одежду, сами изготавливают большую часть кухонной утвари и посуды. На значительной части моего пути в горы нельзя использовать даже вьючных животных. В таких условиях процесс образования единого непальского рынка протекает, конечно, не слишком быстро. Бездорожье бьет не только по экономике горных районов, оно нередко дает о себе знать и в тераях. В Дхангари, куда я летел, чтобы увидеть начало строительства с помощью Советского Союза канифольно-скипидарного завода, у местных жителей и крестьян более прочные торгово-экономические связи с индийскими приграничными населенными пунктами, нежели с Катманду. Скоро, с введением в строй небольшого участка дороги, Дхангари соединит со столицей более или менее сносное шоссе, и положение изменится. Сегодня же практический смысл слов «экономика Непала» в значительной мере сводится к экономике долины Катманду, имеющей более или менее прочные связи с предприятиями, выросшими в восточной части тераев. И конечно же, в это понятие входят бесчисленные террасы рисовых полей, которыми изрезаны едва ли не все горы в Непале, за исключением, наверное, лишь снежных пиков гималайских вершин.
Сельским хозяйством занято 90 процентов населения Непала. Тяжело достается непальскому крестьянину рис насущный.
Рагхабендра Пратап Шах. заместитель министра сельского хозяйства, рассказывает о некоторых достижениях непальского крестьянства в последние годы.
— Мы уже почти достигли самообеспеченности, — говорит он. — Можно надеяться, что через несколько лет мы не только перестанем импортировать зерно, но и сможем его экспортировать. Его Величество выдвинул экономическую программу развития, в которой сельскому хозяйству уделено преимущественное внимание. Правительство намерено оказать существенную помощь фермерам, определяющим развитие нашего сельского хозяйства, налаживает снабжение их семенами, делает их достоянием новую технологию. Мы делим нашу страну на три части — высокогорную, всхолмленную и равнинную. Последняя является зерновой житницей Непала. Вторая — фруктовой. С первой, увы, не возьмешь почти ничего.
Спрашиваю у мистера Шаха о реформе в области землевладения. Он сообщает, что в настоящее время в Непале нет крупных помещиков, располагающих тысячами акров земли, как это было сравнительно недавно. Правительство ограничило размеры землевладения 50 акрами. Тем не менее — существуют относительно крупные землевладельцы, среди которых немало так называемых абсентеистов, то есть людей, живущих в городе, не связанных с сельскохозяйственным трудом и сдающих свою землю в аренду. Землевладельцу достается — сейчас примерно половина продукции, создаваемой на его земле крестьянином-арендатором. Все решительнее раздаются требования сократить арендную плату до одной трети дохода крестьянина.
Интенсификация сельского хозяйства Непала осложнена не только системой землевладения и землепользования. Поэтичные террасы изумрудных рисовых полей, на которых мужественно трудятся непальские крестьяне, век за веком привели страну на грань экологической катастрофы. Страшную угрозу природе создали не сточные воды фабрик-гигантов, не загрязнение атмосферы отходами большой химии. Один из парадоксов Непала состоит в том, что экологический кризис он взял с собой из глубин собственной истории, что проявился этот кризис именно тогда, когда страна начала быстро врастать в современность. Пядь за пядью отвоевывал у гор и лесов под пашни непальский крестьянин. Еще каких-нибудь 20 лет назад 57 процентов территории Непала было покрыто лесом. Сейчас под ним осталось лишь 23 процента. И если вырубка лесов будет продолжаться, к 2000 году их в Непале не останется вообще. И прекрасные непальские горы сползут, сокрушив все на своем пути.
— Мы не допустим превращения нашей страны в мрачную пустыню, — убеждает меня секретарь плановой — комиссии доктор Дибья Дев Бхатта. — У нас существует правительственное Управление охраны почв и вод, создаются другие организации, разрабатываются программы восстановления лесов. Развитие экономики должно быть тесно увязано с принципами охраны окружающей среды…
Я не сомневаюсь в искренности доктора Бхатта. Однако до реальных мер по предотвращению надвигающейся экологической катастрофы, до изыскания средств для соответствующих капиталовложений еще далеко. Слишком уж много тяжелых проблем обрушилось на маленькую страну, сделавшую первые шаги по пути прогресса. Катастрофа грозит не только несравненной природе Непала, но и его архитектурным памятникам. Ведь Непал — это огромный музей под открытым небом. Бесчисленные храмы, ступы, пагоды — его экспонаты. Между тем почти все они требуют срочной, безотлагательной реставрации.
Мы говорим об этом с худощавым, энергичным человеком лет тридцати пяти, лицо которого, улыбчивое и аккуратное, обрамлено мелкими черными кудряшками, выбивающимися из-под топи. Мистер Ромеш Джанг Тхапа — секретарь созданного недавно министерства культуры Непала.
— Реставрация требует гигантских средств, — размышляет он вслух. — А где их взять? ЮНЕСКО обещает выделить 75 процентов средств для выполнения реставрационной программы. Мы скорее всего сможем дать остальные 25 процентов необходимого. Непал, однако, не только музей. Это еще и живая, стремительно развивающаяся страна. Мы должны решить, что взять с собой в завтрашний день, а что навсегда оставить в прошлом. Мы сами должны — тут ЮНЕСКО не поможет. Мы должны выработать свои научные концепции, четко определить свои конкретные цели. Мы, конечно, будем и впредь поощрять иностранный туризм, который не только дает нам валютные поступления, но и стимулирует развитие экономики и культуры. Мы должны улучшить нашу систему образования…
Он не договаривает: на столе у него звонит телефон — чудо XX века. Кто-то зовет мистера Тхапу на совещание, посвященное вопросам кинопроката.
Непальская культура должна не просто приобщиться к современности, но и сохранить свою самобытность. Эту мысль высказывают многие. Ее полностью разделяет и канцлер Королевской академии Лайн Сингх Бангдел. Я знаю его давно — без встречи с ним не обходится ни один мой визит в Катманду. Бангдел — художник и писатель. Иногда отдает предпочтение первому своему призванию, иногда — второму. Он много лет провел в Париже и Лондоне, и зрение у него, несомненно, двойное — он видит свою страну и глазами непальского патриота, и глазами европейского интеллектуала. С горечью говорит о том, что обилие иностранных туристов, покупающих все без разбора, снизило художественный уровень изделий из слоновой кости и меди, что утрачен древний рецепт изготовления ряда красок, состоявших из минералов и растений. Академия, которую он возглавляет, объединяет науку, искусство, просветительство, смело вторгается в самые различные сферы культуры. Предметом ее изучения являются все культурные ценности, созданные непальским народом на протяжении веков, — от народных танцев и мелодий до покроя одежды горцев, от древних ритуальных масок до современной драмы, от стихов до архитектурных идей.