Силушкой Бог коменданта не обидел. Вместо юмора напихал в него недоверчивости. До неприличия много. Мой краткий рассказ о многолетней и многотрудной службе на потаенных судах выслушал в пол уха. Скороговорку о заработанном праве на отдых в лоне ЮБК (южного берега Крыма) пропустил мимо ушей.
На мой последний аккорд трогательного признания (без пыток) окрысился. Всего лишь и сказал ему:
— На пути к ЮБК у меня возникли кое-какие препятствия. Помогите их преодолеть…
Дурень! Знал же ведь, что если не хочешь нажить себе врагов, не проси ни у кого помощи.
— Все документы на стол!… — рявкнул комендант. Будто скомандовал:
— Руки вверх!
И вот тут-то я полез по своим карманам. Впервые, как отвалил от борта-бочка Клеопатры. Сказочные бабка с дедкой по амбарам, по сусекам наскребли жмень муки и замесили колобок. В своих карманах я наскреб… — только партийный билет. Из него даже колобка не сварганишь.
— А где же мои документы, банкноты и доллары… — озадачился вслух, не прекращая траления карманов.
— Что за доллары?.. — сделал стойку пса комендант.
Пришлось ему пояснить, что долларами я называю металлические рубли. Таская их с собой жменями, как отмычки к суровым душам ресторанной челяди. Особенно в общении со швейцарами. Звякнешь-брякнешь по стеклу двери, и ты уже желанный гость.
Неподдельно-жгучий интерес коменданта, вспыхнув при слове «доллары», мгновенно угас. Презренный металл его не интересовал. Бумаг, подтверждающих мою личность и подводную доблесть, не оказалось. Мои устные признания-показания были ему до лампочки.
— Считай, что все свои документы, деньги и прочее барахло ты подарил Клеопатре. Сочтет нужным — даст о себе знать. Нет — это твои проблемы. И искать ее я не намерен, да и не имею права. В кутузку, и то не могу тебя засандалить. На фиг ты мне нужен без продаттестата ?… — прорыкал он. Схватил телефонную трубку и начал требовать связи с «Дворцом» (скромный позывной штаба флота).
«Песня любви не допета. Не светит мне берег Крымский и даже «губа» комендантская. Спроворит он меня, похоже, в губу Западная Лица. На заклание начальникам и прозябание всего отпуска в камере плавказармы. Ох…ь можно!…» — подумал тоскливо. Добравшись до «Дворца», комендант полез на «Рекорд». Тот соединил его с дежурным нашей дивизии.
Дежурный подтвердил, что по амбарной книге дивизии за ними числится маленький ракетчик Друшлаг, но изволит быть в отпуске. Загорает на ЮБК.
— Он уже не только загорел, но и сгорел. Отправляю его к вам. На «Кировобаде». На опознание… — гнусно пошутил комендант. Мастер черного юмора.
Отволок меня в «УАЗике» на причал и вверил меня заботам вооруженных матросов на «Кировобаде». Они были служивыми комендантской службы Западной Лицы и следили, чтобы среди пассажиров теплоходика не затесался вражеский агент. Сутки тому назад «Санта-Мария» приперла меня в Мурманск, и вот поперла обратно. Хорошего помаленьку.
К-19
До прихода в Западную Лицу безмятежно хрюкал на диванчике кают-компании «Санта-Марии». Как Клеопатра в своей уютной квартире. Многочасовая вахта любви, снотворная пилюля «Авось, пронесет!», сделали свое дело. Отменно выспался. Сошел на контрольный причал в слегка растрепанном виде, но в бодром духе. И сразу попал в лапы СПНШ (старший помощник начальника штаба) нашей дивизии. На «опознание». Он встретил меня, как родного, и тут же «облобызал» матерным непотребством:
— Мудак! На дивизии, да что там, во всём ВМФ жуткая трагедия произошла. Все на ушах стоят, а тут еще тобой надо заниматься. Сиди в каюте ПКЗ и носа не высовывай. Вызову, когда понадобишься…
— Что случилось-то?
— Что случилось, то и случилось. Эта тема запретна для разговоров. Валяй на ПКЗ. Мне сейчас не до половых гангстеров.
На следующее утро СПНШ вызвал меня и поставил туманную задачу:
— Ты включен в состав сменного экипажа. Быть на ПКЗ неотлучно. В готовности к выходу в море на плавбазе. Для выполнения спецзадания. Что конкретно предстоит делать — экипаж узнает после выхода в море. Какие вопросы?
— Какие у матросов могут быть вопросы? Сижу в каюте в готовности к бою и походу. Вот и всё… — и отправился в каюту. О «великой тайне» спецзадания я уже знал. На «К-19» в море произошла авария ядерного реактора. Экипаж облучен, но борется за спасение корабля от гибели. Людей у нас — прорва, а вот кораблей маловато. Атомные лодки только пошли, с тьмой конструктивных огрехов и кучами заводских недоделок.
В нашем высокоморальном обществе секс был постыдным делом, а венерические болезни — преступными. Трахались украдкой, заболевали часто, но лечились тайно. Одно дело — подхватить трипперок, можно и тайно подлечиться. А если подхватишь что-нибудь типа сифилиса? Всё равно в тайне пытались лечиться. Не омрачали общую картину благополучия и не ломали свою карьеру. Авось, пронесёт.
Во всех остальных делах — подход аналогичный. Еще в Северодвинске слышал, что головная «К-19» на заводских испытаниях подхватила «трипперочек» на реакторе. Высокопоставленные комиссии, отодрав всех, приказали так расценивать залипуху с реактором.
Выпихнули ее на флот под фанфары выполнения и перевыполнения плана. Два года экипаж, проявляя свойственный нам героизм, корячится на корабле, продолжая испытания, и бегает на судоверфь для тайных лечений. Похоже, что эта подлодочка «долечилась». Влюбленные в нее подводнички схлопотали по полной программе. И опять мышиная возня с тайнами и сверхтайнами.
Помыкался я пару месяцев в сборном экипаже. Когда мы сменили остатки первого на «К-19», да и вернулся на свою «К-16». Оставив там, где положено, очередную подписку о неразглашении сией великой тайны.
Дырка
Меня-то Клеопатра вернула из отпуска. СПНШ засиропил в сборный экипаж, с которым оказался сперва на плавбазе, а потом и на «К-19». Приперли ее в Северодвинск. Мой экипаж недолго нежился в отпуске. Отозвали и посадили в «К-16». Второй экипаж засандалили на судоверфь, менять уже нашу сборную солянку. Чтобы и они пополоскали свои яйца в йодной яме. «Если радость на всех одна, то и беда одна». Так и живем. Десятки погибших и переоблученных. И все в тайне.
А вот моя тайна с Клеопатрой стала достоянием широкой общественности. Замуля постарался. Со всей партийной прямотой и неподкупной суровостью. Выхлопотал мне суд чести младшего офицерского состава. В клуб ПКЗ собрали толпу допштатников и заштатников, бессменных руководителей работ на помойках и баржах. Запалил он у них ненависть к негодяю и забулдыге Друшлагу, да и вселил надежду в их истрепанные души. Снимут с меня звездочку, а там, глядишь и с должности. Откроется вакансия. Пламенно выступил наш замполит, прозрачно намекая на эти обстоятельства. Про Клеопатру умолчал. С конца у меня не капало. Аморалку на меня нацепить не удалось, а вот потерю бдительности при хранении личных документов припаяли. Спороли с меня звездочку старлейскую. Он пошел дальше. Решил забрать у меня и партбилет, пока я и его не потерял.
— Мог бы спокойно перевестись из Заполярья в центральную часть страны, но партия сказала «Надо!», и вот я на корабле. Рядовой коммунист, но с полномочиями представителя ЦК партии на местах. Миссию свою выполню, будьте уверены… — заявил он нам, когда появился на корабле.
До этого он, с младых ногтей и до майора, вспахивал ниву марксистко-ленинской теории в архангельском Доме Офицеров. Пропагандистом. Карающий меч партии начал уже ржаветь в его ножнах. Пришпандорили ему капдва, переодели во флотскую форму и бросили на практическую работу. Двадцатипятитысячником. И вот я ему подсунул повод для обнажения меча.
— Мыслимое ли дело, товарищи коммунисты, у ракетно-ядерного щита Родины держать такого человека? Даже очень хороший специалист, утратив бдительность, может стать прорехой в важнейшем деле защиты Отечества. Сегодня он потерял удостоверение, завтра потеряет важнейшие секретные документы, а то и… ПАРТБИЛЕТ!!! Чтобы этого не произошло, предлагаю исключить его из рядов нашей партии… — предложил он на партийной ячейке корабля.