Попрощавшись, Никодим отключил телефон.
- Больные люди, - громко прокомментировал он разговор и залпом выпил воду. - Собралась?
- Да.
Мама смотрела на карман, в который он спрятал телефонную трубку.
- Зачем ты так про него?
- Ты о чем? - не понял Никодим. - А! Этот? Да он болящий. Не обращай внимания. Пойдем скорее. До свидания, Глеб...
Дальнейшие дни принесли душевное равновесие. Мама почти каждый вечер уходила на свидания и из-за этого была в курсе всех закулисных дел обители. Она добросовестно рассказывала Глебу все, что ей выбалтывал в порыве откровенности Никодим, которому, судя по всему, до одури надоела монастырская жизнь. По ее словам, он не уставал жаловаться на неправильно выбранную профессию, глупых прихожан и изъяны русского православия. "Я спрашивала его, - говорила мама возмущенно, - почему он не уйдет из церкви, если все так плохо. Можно было бы работать, как когда-то давно, журналистом или преподавателем богословия. Но он лишь кричал, что никто никогда не заставит его бросить служение".
Все это было Глебу на руку. Благодаря маминой порочной связи он не просто добился всеобщего признания и так называемого продвижения по службе. Теперь он мог играть на потаенных струнах всей братии, тем самым укрепляя свои позиции и завоевывая всеобщую любовь. Он был удовлетворен и с каждым днем становился все увереннее в себе. Мама же, напротив, чувствовала себя хуже и хуже. Она много плакала, объясняя слезы расшатавшимися нервами, и корила себя за неправедный образ жизни.
- Почему ты с ним не расстанешься, если тебе так тяжело? - спросил однажды Глеб после ее очередной истерики.
- Я не могу. Все так странно. Будто бы что-то черное поселилось в моей душе. И это нечто притягивает меня к Никодиму.
- Может, ты просто его любишь?
Она покачала головой:
- Я не люблю его, но признаюсь в обратном. Я презираю его, но вновь и вновь иду на свидание. Я падаю все ниже и ниже. И нет уже сил подняться.
Видимо, и у самого Никодима порой появлялись похожие мысли. Как-то раз, когда он сидел с мамой на кухне, до Глеба донесся их разговор.
- Я напрасно сегодня за тобой заехал. Ты останешься дома, и мы никуда не пойдем.
- Почему?
- Завтра я служу литургию.
- И что? - ее голос звучал надрывно.
Никодим нервно закашлялся:
- После наших контактов... Понимаешь... Это метафизика... Я не могу подходить к святым дарам. Мне страшно. Я боюсь. Да, представь себе. Я мучаюсь постоянно, но не могу оторваться от тебя. Давай не будем встречаться перед тем, как я служу...
- Может, мы теперь расписание составим? - мама зло расхохоталась. - Если завтра службы нет, то можно и в такой позе, и в такой. А если есть, то будем друг друга за руку держать!
- Какая ты пошлая! - Судя по звуку, он стукнул кулаком по столу. - Есть в тебе что-то инфернальное. И иконы ты пишешь с изъяном, непрофессионально и как-то дьявольски. Да и вообще. Не человеческими руками сделана наша история, ох, не человеческими.
- Не переживай, - теперь она говорила сквозь слезы. - Ты все равно не священник, а полуфабрикат. Так что и спрос с тебя невелик.
После этого Никодим уехал, чтобы на следующий день прийти снова и погрузиться в болото своей страсти.
Глеб до конца не понимал их терзаний. Он любил маму. Все больше любил, хоть и осуждал Никодима, который заменял ему несуществующего отца. Молился за них и за то, чтобы они могли жить праведно, но в то же время от всего сердца желал, чтобы эта связь не прерывалась.
Думая, что они оба впервые в своей жизни стали жертвами странных мистических обстоятельств, он считал их мучениками. Но даже узнав об ошибочности своих рассуждений, не перестал испытывать к своему заблудшему духовному отцу чувства сыновней любви.
- А ты знаешь, оказывается, я не первая женщина, с которой Никодим нарушил обет! - мама сказала это с вызовом в ответ на рассуждения Глеба о том, что Никодима из-за его знания литургики стоило бы назначить благочинным монастыря.
- Да? - Глеб опешил.
- Представь себе. Он так мимоходом мне об этом рассказал. Представляешь, у него много лет была любовница, еще в те времена, когда он возглавлял сельскую церковь. И так он жил. Нагрешит, покается, нагрешит, покается. Система-то у него отработана. А я думала, что являюсь чем-то из ряда вон выходящим в его судьбе. Но оказалось, я встречаюсь с обычным блудливым монахом.
- Ну и ладно... - Глеб махнул рукой. - Ты все время обзываешь его. А ему нелегко.
- Нелегко, нелегко... - она грустно рассмеялась. - Бывают истории красивые, как у "Поющих в терновнике", а бывают уродливые, как у нас.