И вот, завершая всё, наконец, показалась долгожданная Усть-Лаба. Подъезжали ночью, и трудно было узнать что-нибудь знакомое в этой станции, всё было разрушено, всё было перевернуто войной. Вокзал был снесен подчистую, и уныло стояли два высоких тополя, напоминавших о том, что вокзал находился именно здесь.
Поезд остановился. Приехали. Неужели приехали? И, как бы отвечая на этот вопрос, хриплым голосом крикнул проводник:
– Усть-Лабинск!
И что-то далекое, давно забытое, воскресло в памяти.
Да, мы уже приехали. Всё осталось позади – война, школы, Астрахань, Свердловск, Москва, Вольск… Наконец, фронт, Польша, Германия, госпиталь. Путешествия по белому свету были закончены, и этот большой круг, много раз пытавшийся разорваться, был теперь замкнут. Скорей домой! Там заждалась меня моя старушка.
Глава 43
Ты жива ль? Жива ль, моя старушка!
Жив и я. Привет тебе! Привет!
…Слышал я, что ты, тая тревогу,
Загрустила сильно обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом зипуне.
…Домой вернешься, принеся
На сапогах солдатских
Пыль всей Европы.
Эту пыль время не сотрет.
Чужие в памяти твоей
Плескаться будут реки
И помниться слова
Нерусских языков.
Вот он родной дом, родная избушка. Какая-то убогая и жалкая, стояла она в разгороженном дворе. Стены её обвалились, везде чувствовались следы войны. С волнующимся сердцем я постучал в дверь. Прошла томительная минута, никто не отозвался. Ведь мама всегда спала так чутко. И открывала дверь при первом стуке. «Неужели что-нибудь случилось?» – мелькнула тревожная мысль. Я постучал еще.
– Кто там? – послышался забытый, но родной голос матери.
– Дмитрий. Сын с фронта приехал.
– Который?
– Дмитрий.
– Митя! Митя вернулся! Митя! Митя! Как голос твой огрубел, мы и не узнали…
Родной дом в Усть-Лабе
И вот я дома. Многое здесь кажется удивительным. Вот сидит кошка, интересно: сидит и не убегает. В ней таится какой-то далекий символ счастливой мирной жизни в деревне. Почти четыре года я не видел кошек, а теперь она спокойно сидит на руках и мурлычет свои сказки, как когда-то давно в детстве. И мне всё это казалось очень забавно. Собака, куры, как-то всё меня сразу очень заинтересовало. Я был уже дядей и забавлялся со своей шестилетней племянницей Галей.
Это росла бойкая, веселая и умная девочка. Но я отвык от детей, и всё у неё мне казалось забавным и смешным до смерти. Она скоро уехала, и мы остались вдвоем с матерью.
Мать хлопочет о моем здоровье, не жалея для этого ничего. Она всё работает, измоталась одна, а я помочь ей не в силах. Как только уехали сестра с племянницей, в доме стало совсем пусто.
Расставаясь, я всегда уезжал, и вот впервые ощутил, что значит остаться. И я загрустил, загрустил, сам не зная о чём. Причин для этого было много…
Эпилог
Чередой проходили события юности. Вспоминалось многое. А воспоминания в одиночестве всегда переходят в грусть – тихую и нежную. Слабое здоровье всегда портит настроение. Но я нашёл «средство спасения», и вот, теперь терпеливо покрываю листки мелким почерком. Это посильная для меня работа, а в работе я никогда не ощущал скуки, так как всегда был поглощен ею.