Он выдохнул и сдался.
— Знаешь, у Бюро нет формы, подходящей для работы в твоей лавке.
— Зато у меня есть халат, подходящий к твоей форме, — шепнула она, проводя пальцами по его губам.
Будильник театрально вздохнул:
— И снова меня никто не слушает. Тик–так.
Кай просто притянул её к себе и поцеловал, потому что в этот момент даже самый строгий регламент Бюро не мог конкурировать с её смехом.
— Теперь, и правда, пора уходить, — выдохнул Кай, приподнялся на локтях и чмокнул Манон в нос.
Она недовольно нахмурилась, надув губы, будто ребёнок, у которого пытаются отобрать последнюю карамельку с апельсиновым вкусом. В этот момент она была одновременно очаровательна и опасна.
— Куда ты так торопишься? — проворчала она, подтягивая простыню до ключиц, даже это невинное движение выглядело как провокация.
Кай сел и накинул рубашку.
— Орки на Восточной улице сказали, что наш подозреваемый может появиться сегодня вечером в дуэльном клубе, — отозвался он, не поднимая взгляда. — Внутрь пускают только по приглашению. Мне нужно попасть на бои, чтобы выследить его и без лишнего шума арестовать.
Но договорить спокойно он не успел. Манон резко откинула простыню и подошла к гардеробу. Распахнула створки, окинула внутренности острым взглядом и принялась разглядывать платья, держась за подбородок.
— Манон… — начал Кай, нахмурившись. — Что ты делаешь?
— Подбираю наряд, — небрежно бросила она, доставая чёрное платье, облегающее, с глубоким декольте и тёмно–синей вышивкой в виде ветвей тиса. — Раз мы идем в дуэльный клуб, мне нужно соответствовать обстановке.
— Я не просил тебя идти со мной, — строго сказал Кай, но голос предательски дрогнул.
Манон уже держала платье перед собой, крутилась перед зеркалом, поджимая губы, оценивая силу эстетического удара.
— Разумеется, не просил. Ты же у нас принципиально самостоятельный, только вот один ты туда не пойдёшь. Потому что если этот мерзавец и правда там, если он подделал мои зелья я хочу посмотреть ему в глаза.
Последние слова она произнесла тихо, почти ласково, но почему — то у него пробежали мурашки.
Кай открыл рот, но потом закрыл. Переубедить Манон было всё равно, что пытаться задержать грозу зонтом.
С полки выразительно вздохнул Саймон, выпрямившись, как памятник иронии:
— Только предупредите заранее, если соберётесь устраивать магический фаер–шоу. Я должен успеть надеть защитные очки и взять попкорн.
— Тебя уж точно никто не возьмёт, — проворчал Кай, бросив на кота взгляд.
— Ха! — оскорблённо фыркнул Саймон. — А ведь я тоже принес наводку.
Манон хихикнула, уже натягивая кружевные чулки, изящно опираясь на край кровати. Кай не знал, то ли снова попытаться её отговорить, то ли признаться, как отчаянно рад, что она идёт с ним.
В этот момент зазвонил телефон.
Лакированный, с латунной трубкой и хрустальной ручкой, он нервно затрепетал на окне.
Манон вздохнула и, закатив глаза, подошла.
— Мамочка? — выдохнула она, едва приложив трубку к уху. — Мам, я не могу говорить долго…
Голос на другом конце был узнаваем Саймоном, потому что мадам Обер–старшая всегда говорила так, будто за ней стоит хор обеспокоенных духов.
— Манон Жозефина Обер! — раздалось, как молния из трубки. — Что я читаю в газете⁈ Массовое очарование в городе, кто–то бросает флаконы на улицах! У тебя всё хорошо? Это не ты?
Манон театрально скорчила лицо:
— Мам, конечно, не я. Думаешь, у меня было бы время устраивать массовые чароистерии, если я тут… варю… успокоительный настой и вяжу крючком.
Кай едва сдержал хриплый смешок.
— Крючком⁈ — взорвался голос матери. — Ты последний раз вязала в десять лет, и то это был шарф, который едва не задушил твоего двоюродного дядю!
— Ну, значит, я исправилась, — невинно отозвалась Манон.
Саймон переглянулся с Каем.
— Да, мамочка. Я всё понимаю. Нет, я не пойду никуда. Да, обещаю. Нет… Мам! Мам, всё! Я положу трубку. Люблю тебя. Да. Нет. Нет. Пока. Всё. Да.
Она повесила трубку с лицом человека, который только что пережил воронку допроса с предсказанием судьбы.
— Ну, вот и благословение на вечер получено, — сказала Манон и вернулась к зеркалу, небрежно прикалывая шпильку с синим кристаллом к волосам.
Кай наблюдал за ней с выражением, в котором боролись три вещи: раздражение, восторг и лёгкая обречённость.
— Ты неуправляема, — сказал он.
Глава 19
Узкий проход между двумя булочными, пахнущими корицей, ванилью и дрожжами, вел совсем не туда, куда стремятся любители выпечки. За облупленной дверцей, почти сросшейся с кирпичной стеной, начинался спуск по винтовой лестнице, в другой мир.