Она чувствовала, как медленно напрягаются его пальцы, как он прижимает её ближе неуверенно, словно внутри него борются долг и желание. Его дыхание билось в её щеку, горячее, рваное, и с каждым выдохом она слышала в нём нерешительное «можно?».
Губы Кая дернулись, будто он хотел, что–то сказать, но вместо слов он наклонился и медленно, но неотвратимо поцеловал её.
Всё внутри перевернулось. Мир качнулся, как от плохо сваренного зелья, и застыл в точке невесомости. Она не ожидала, что он решится, но он ворвался без разрешения, без стука, но с такой точностью, что Манон сдалась мгновенно.
Поцелуй получился вовсе не застенчивым, не случайным, не «под действием эликсира». Он был отчаянный, глубокий, с привкусом кофе, лаванды и… откровенности. Манон от неожиданности вцепилась ему в подтяжки, на секунду забыв, что вообще дышать полезно. Рядом Саймон, забыв, что он кот, прикрыл лапой глаза и тяжело вздохнул:
— Ну конечно, только начнёшь веселиться, а они уже языками воюют.
Губы Кая прижались еще плотнее и Манон задохнулась от жара, пронёсшегося по позвоночнику. Его ладонь легла ей на щёку, большой палец коснулся кожи у самой скулы неожиданно нежно, в контраст к властности самого поцелуя. Он наклонил голову, усиливая давление, и проник языком к ней в рот, углубляя поцелуй, словно пробовал на вкус её дыхание.
У неё в животе взорвались искры, ладони сами собой скользнули вверх по его груди, ощущая под тканью жар и напряжение его идеального тела.
С каждой секундой она чувствовала, как грань между профессиональной осторожностью, и этим необъяснимой тягой к нему исчезает.
Манон чувствовала, как под тонкой рубашкой напряглись его мышцы, как дыхание стало рваным, как кончики пальцев вжимаются в её талию. Его язык коснулся её губ, срывая короткий, невольный стон.
Они оторвались друг от друга так же внезапно, как и слились в этом поцелуе, будто испугались собственной смелости.
Всё внутри нее дрожало. Манон стояла, не двигаясь, боясь, что, если скажет хоть слово, то мир снова сорвётся с якоря. В ней кипели одновременно сотни эмоций: шок, смущение, желание… и какая–то тревожная радость.
Кай смотрел на неё, тяжело дыша, и она видела, как в его зрачках умирал контроль и ей казалось, если он сделает ещё один шаг, она шагнёт навстречу.
Граммофон замолчал и тишина, наступившая после бурных звуков джаза, казалась особенно звонкой. Только пузырьки от эликсира веселья всё ещё лениво всплывали к потолку, едва слышно лопаясь, как будто насмехаясь.
Она дышала, как после пробежки. Нет, не дышала, дышать стало слишком сложно. Её губы пылали, а сердце колотилось, будто хотело выскочить наружу. Она стояла, упрямо уставившись в сторону полок с зельями, как будто в каждой склянке срочно нуждалась в ее внимании.
Кай был ошеломлён не меньше. Его волосы растрепались сильнее, галстук сбился набок, а на лице отражалось что–то большее, чем просто растерянность. Он выпрямился, отступив на шаг, словно желая вернуть себе привычную дистанцию.
— Кажется… мне пора, — пробурчал он, хрипло, почти не своим голосом.
Он поправил галстук и также, как и Манон избегал ее взгляда.
Девушка коротко кивнула, всё ещё не поворачиваясь к нему лицом.
— Конечно, — Манон прикусила губу.
Саймон громко чихнул, не в силах больше терпеть напряжение, и выдал, как ни в чём не бывало:
— А поцелуй, кстати, на пятёрочку. Немного грубовато в начале, но финал, ммм… выразительный. Вы двое, может, сразу поженитесь, а?
Манон зашипела на него, а Кай поспешно направился к выходу. Он уже взялся за ручку двери, но замер, оглянулся через плечо… и будто хотел сказать, что–то важное. Его приоткрылись, он чуть наклонился, но, словно спохватившись, выпрямился. Вместо этого инспектор просто кивнул, почти незаметно, и вышел.
Глава 5
Кай Тарейн сидел у окна в купе магпоезда. Магический щит тишины изолировал его от звуков остальных пассажиров, но не от собственных мыслей.
Снаружи скользили размытые городские пейзажи: фонари, дома, вывески, затем чёрные поля и искристый сумрак между секторами. Поезд гудел низко и ровно, с механической уверенностью.
Всё мчалось мимо, а внутри… застыло. Застыло на том единственном мгновении, когда её губы прижались к его.
В поезде было тепло, но Кай будто не замечал. Лёгкое покалывание в пальцах, сжатая челюсть, ворот рубашки душил, как ошейник. Он ослабил галстук. Ткань прилипала к шее, будто пыталась напомнить, кем он должен быть, даже когда он разжал воротник, кожа под ним оставалась будто помеченной. Воздух не стал легче. В груди гудело, плотный, горячий ком, как нерастраченная магия.