Я бы и волосы привела в порядок, но расчески у меня не было - почему-то о таких вещах вспоминаешь, только когда они позарез нужны. Я всегда жалела, что волосы у меня не чёрные, а того самого, никакущего, цвета, среднего между русым и каштановым, что более всего распространён в средней полосе, но при этом всегда была слишком ленива, чтобы бороться с отрастающими светлыми корнями. Поэтому я никогда даже не пыталась красить волосы. Вот расчесать их я бы расчесала, если бы имела чем.
Поднявшись по ступенькам, я очутилась на Красной площади. Ветер завывал, носясь между ГУМом и кремлёвской стеной. На Спасской башне били куранты. Время даже не перевалило за полдень. Я развернулась к ветру спиной и зашагала в сторону Арбата.
Читальный зал библиотеки Добролюбова был местом, где я частенько просиживала школьные часы. Здесь было хорошо и тепло, жаль, нельзя было спать, растянувшись на стульях. Я взяла себе книгу о насекомых, один из семи томов энциклопедии о животном мире, и села к окну. От батарей плыло тепло, и меня быстро разморило, но я отчаянно сражалась со сном, стараясь держать глаза открытыми.
Я выбрала книгу наугад. Самый интересный, вернее, наименее специфический, седьмой том о млекопитающих давно не содержал для меня ничего нового. Я листала вкладку с иллюстрациями. Книга была старая, с жёлтыми листами, и пахла пылью. Вместо фотографий в ней были почти сплошь рисунки.
Я пролистала иллюстрации и начала читать о жуках-короедах. Вековые сосны и ели тянулись к небу и закрывали ветвями свет, и жуки-точильщики, укрывшись под их корой, потихоньку подтачивали здоровые с виду деревья. Это была странная, безмолвная форма жизни. Даже звуки, издаваемые жуками, их скрипы, и потрескивания, их «песни», были порождением не голосовых связок, а трения хитиновых оболочек, всяких крыльев, надкрыльев и ножек, друг о друга. Я с напряжением пробивалась сквозь скуку научного языка к тому ощущению жизни, что за ним стояло. Это давалось мне с трудом, и, по сути, мало чем отличалось от занятий в школе, где мне в это время следовало быть. Это позволяло мне не слишком мучиться совестью из-за прогулов.
Временами я поднимала голову и смотрела по сторонам. За несколько столов от меня дремал над разложенными газетами старик, и я подивилась тому, что он так мучает себя, сидя здесь на жестких стульях, в то время, как мог бы спокойно спать у себя дома. Вообще же, в это время дня читальный зал библиотеки бы почти пуст.
В дальнем углу, под портретом Добролюбова, сидел мальчишка примерно моего возраста, которого я иногда встречала здесь и прежде. Как-то раз мы даже перекинулись парой слов у кофейного автомата, но я, вообще-то, плохо умею поддерживать знакомство, и потому с тех пор делала вид, что я его не замечаю. Меня всегда смущала необходимость придумывать темы для разговора с едва знакомыми людьми.
Его присутствие теперь немного напрягло меня, лишив ощущения анонимности моего здесь пребывания. Я попыталась читать дальше, но жуки и запах книжной пыли уже наскучили мне, и минут десять спустя я захлопнула книгу и встала, громко скрипнув стулом. Проходя мимо мальчишки к выходу я случайно встретилась с ним глазами и едва заметно кивнула, потому что он, кажется, не делал вид, что не знает меня.
Я сдала книгу и вышла на улицу. За то время, что я была внутри, началась метель. Снег летел, его сносили порывы ветра, швыряя в лицо прохожим, задувая снежинки за шиворот. Было, должно быть, часа два дня, не больше, но уже зажглись фонари, и машины ехали сквозь снегопад с включенными фарами.
Мальчишка догнал меня, когда я подходила к Новому Арбату. Здесь ветер просто сбивал с ног, трепля по асфальту длинные ленты позёмки, свистел и завывал так, что я даже не расслышала, что мальчишка сказал, когда отдышался.
Щурясь от снега, я посмотрела ему в лицо и удивилась тому, что мне приходится задирать голову. Наверное, я просто впервые видела его стоящим в полный рост. Лицо это, болтающееся надо мной, было совсем детское, открытое и глупое. Из воротника куртки торчала голая тощая шея. Даже глядеть на неё было холодно.
- Слушай, здесь этот чёртов ветер свистит, я тебя не слышу, - почти прокричала я ему в лицо и кивнула в сторону ближайшего проулка. На лице его вспыхнула радость, он кивнул в ответ и пошел следом за мной. Думаю, он ожидал, что я отошью его на месте.
Мы оказались в проулке, где было почти что тихо.
Я посмотрела на него. Он, кажется, ждал ответа на свой вопрос.
Я была уверена, что он спросил какую-нибудь глупость из тех, что обычно говорят, пытаясь познакомиться. Я всегда ненавидела эти игры, и переспрашивать не стала.
- Привет, - сказала я.
- Привет, - ответил он.
Мы стояли в проулке. Я засунула руки в карманы, меня немного трясло от холода.
- Антон, - сообщил он мне.
Я кивнула.
- Катя.
Я поднесла руки ко рту и подышала на них. Отвернулась и стала смотреть на подсвеченный фарами поток машин, текущий по Новому Арбату.
Антон стоял рядом. Молчание меня не смущало, я, в общем-то, чувствовала, что мне незачем бояться или стесняться его, иногда это понимаешь с самого начала. Этот Антон был безопасен. Поэтому молчание меня не тревожило. Я вообще куда счастливее, когда не нужно болтать.
- Что ты читал там? – наконец, спросила я.
- Ницше, - слово прозвучал глупо, гордо и радостно.
Я посмотрела на него и пожалела о своём вопросе. Кажется, я дала ему слишком большой повод для выпендрёжа, и мне это не понравилось.
- Ты читала? – спросил он.
- Угу, - сказала я, но потом добавила: - Была охота.
Я вышла из арки, и ветер тут же налетел на меня со всей яростью. Антон шёл следом.
Он уткнулся носом в воротник куртки, но его шея всё равно торчала. Кажется, он был одет не теплее, чем я, и тоже продрог. Мы шли с ним по улице, наклонившись вперед, под напором ветра, разговаривать при таком ветре было практически невозможно, поэтому мы и не пытались. Машины на дороге отчаянно гудели в пробке.
Антон временами поворачивался и смотрел на меня.
- Ты готка? – прокричал он мне, наконец.
- Что?!
- Готка?!
Он жестом изобразил подведённые глаза и показал на меня.
- Имеешь что-то против? – мне тоже пришлось почти орать в ответ.
Он остановился спиной к ветру.
- Готы - отстой! Уродцы в белилах, - поделился он, наклоняясь ко мне, но выражение его лица и весь его вид были мирные и скорее дружелюбные. Губы посинели от холода, и весь он был замерзший и жалкий. Я подумала и решила не грубить.
- Сам ты уродец! – ответила я. - Нет, я не готка.
Он кивнул на мое лицо, не переставая трястись от холода.
- А чего тогда так ходишь?
- Нельзя?
Он улыбнулся непослушными губами и вытер нос рукавом.
Ему снова пришлось наклониться ко мне и почти кричать.
- Лучше получать пиздюлей за то, во что ты веришь.
Я посмотрела на него, но угрозы не увидела. Видимо, это был совет или, быть может, вообще элемент светской беседы. Я подняла воротник и, придерживая его руками, двинулась к Дому Книги. Антон пошёл следом.
Зимой в магазинах не так холодно, как на улице, но вовсе и не тепло. Жарко в магазинах кажется только тем, кто не замерзал вовсе. На самом деле, в магазинах чуть промозгло, и гуляют сквозняки, поэтому можно взопреть в уличной одежде, но никогда не удаётся согреться по-настоящему, если ты уже продрог.
Я же за этот день столько раз замерзала и оттаивала, что теперь расползалась по швам. В горле першило, и противное покалывание в носу говорило о том, что у меня начинается насморк.
Мы двинулись вдоль стеллажей, но я едва ли видела выставленные там книги. Я люблю книги, но в этот момент мне было вообще не до них. Просто книжные магазины тоже были для меня тем местом, где можно убить время, других мест я, по сути, и не знала.