— Вай, сестра Мухрижат, как ты себя чувствуешь? — обратилась к ней Аминат.
— Спасибо, сестра Аминат, — обрадовалась Мухрижат, довольная, что можно кому-то излить свою жалобу, — чувствую-то я себя хорошо, да что толку, если все равно велят лежать.
— Врачам виднее, — вздохнула Аминат. — Как говорится, о черноте дыма лучше всего знает дымоход.
— Ты что, тоже заболела? — полюбопытствовала Мухрижат.
— Старость — вот моя болезнь. Ахмади послал: иди, говорит, проверься.
— Желаю, чтобы у тебя ничего не нашли, а то эти врачи, им только попадись в руки, — сказала Мухрижат и вышла из кабинета. Последнюю фразу она пробормотала уже за дверью.
— Ну, так на что жалуемся? — спросила Узлипат хорошо поставленным голосом врача, в котором участие оттеняется уверенностью, что любой недуг излечим, а следовательно, нечего бояться. И Узлипат привычно вскинула голову, при этом дав повод Аминат подумать: «Ишь ты, какая гордячка, и голову-то держит, словно подбородок подперли столбом».
— Не знаю, с чего и начать, — проговорила Аминат и опасливо покосилась на дверь, надежно ли она закрыта. — У меня такая боль — словами не выскажешь. Но я тебе все расскажу. Иду я сегодня сюда и встречаю Патимат с двумя пиалами в одной руке. Только хотела спросить, в нашем ли сельпо купила, как она возьми да и вырони обе пиалы. А Абдулхалик со своего крыльца ей кричит: «Эй, Патимат, разве ты не знаешь, что нельзя в одной руке удержать две пиалы? Вот и собирай теперь черенки».
— Поучительный случай, — улыбнулась Узлипат и, слегка побледнев, откинула свою гордую голову, словно тяжелый пучок волос на затылке мешал ей держать голову прямо.
— Доченька, на небе много звезд. Но только одна из них твоя, — продолжала Аминат. — И еще я хочу тебе сказать: каждая травинка растет на своем корне, и какой бы она ни была тоненькой, солнце ласкает ее, и ветер ее гладит, и роса выпадает на нее по утрам. А если рядом вырастет куст и заслонит ей солнце, и отнимет у нее ветер и росу — она зачахнет. А ведь две жизни еще не прожил никто.
— Красиво ты говоришь, — залилась румянцем Узлипат, — ты, наверное, раньше стихи сочиняла?
— Ты, Узлипат, в кусты не прячься, — неожиданно прямо и грубо сказала Аминат. — Раз охотник вышел с ружьем, он все равно выследит зверька.
— Я вижу, этот охотник с большим запасом пороха, — съязвила и Узлипат, — только знай — ранить зверька ему все равно не удастся.
— Это еще как сказать! Тебе, конечно, хочется, чтобы и отары сыты, и волки целы. Да только так не бывает. — И Аминат направилась к двери.
— Вот что я тебе скажу! — кричала ей вслед Узлипат. — Я никогда не держала в одной руке двух пиал. И среди миллионов звезд я выбрала одну. И, да будет тебе известно, никакой травинки я не держу под кустом. И твой Шапи мне совсем не нужен.
Аминат мчалась по улице как ужаленная. «Гордячка, змея! Ишь ты, я ей слово — она мне десять! Но ты еще не знаешь старой Аминат; я буду не я, если назло тебе не женю своего внука на девушке моложе тебя, красивее тебя и не сделаю ее ученым человеком. Мугминат любит его, а значит, она своего добьется. Пчелка маленькая, но добывает из цветка мед, чего не может сделать даже лев».
С этой спасительной мыслью Аминат вошла в ворота своего дома.
XXII
ЛЕГЕНДА О ВЛЮБЛЕННЫХ
На другой же день Аминат принялась за осуществление своего замысла. А замысел ее был таков: она хотела, придумав какой-нибудь повод, отвести Шапи и Мугминат к тому ущелью, которое, по преданию, связано с именами двух влюбленных, и, рассказав им эту легенду, подействовать на их воображение. Все остальное должна была доделать их молодость, а также соответствующая обстановка: ночь, луна, звезды, шепот деревьев…
Но только какой найти повод? Ведь ни с того ни с сего никто не потащится ночью в горы.
Аминат думала-думала и решила так: скажу-ка я, что у меня ломит ноги и что мне нужно полечиться травой, которая растет только в тех местах, и попрошу Мугминат, чтобы она мне помогла ее набрать, а то, мол, мне трудно нагибаться, а Шапи — чтобы отвез нас туда на машине.
Сказано — сделано. И Аминат пошла по направлению к кладбищу, потому что этой дорогой должна была возвращаться из района Мугминат, куда она отправилась еще с утра, чтобы переснять фотокарточки.
Поджидая девушку, Аминат зашла на кладбище и, остановившись у могил Сурхая и Марии, стала вслух делиться с ними своими переживаниями. «Дети мои, — говорила она, обращаясь к ним, словно они были живыми, — ума не приложу, что делать с этим Шапи, как заставить его жениться. Нет, я на него не жалуюсь, он парень добрый и трудолюбивый. Во всем виновата эта длинношеяя змея, прямо околдовала парня… Есть у меня одна задумка, не знаю, что получится, но хочу попробовать…»