— Девушка с ребенком, говоришь? — заволновалась Сакинат. — Как ты думаешь, что Шапи имел в виду, на что он намекает?
Но Патимат и здесь не поддержала ее:
— Не знаю, не знаю, сестра Сакинат. Спроси у него сама. Я так думаю, одно из двух — или Узлипат принимает ребенка у роженицы, или Шапи высказал им свое пожелание на будущую жизнь.
— А-а! — разочарованно протянула Сакинат.
— Я вижу, вы пришли к нам не с пустыми руками, — между тем продолжал тамада. — Что ж, мы готовы принять вас.
— Спасибо! — поклонилась ему Патимат. — Но позволь и нам узнать, чем живут и дышат люди в вашей стране, как она называется?
— Страна наша называется «Дерево», — немного помолчав, ответил Абдулхалик. — Но дерево не простое. У него такие могучие корни, что никакой буре не под силу выкорчевать его. У него такая пышная крона, что птицы со всей округи находят здесь приют — вьют гнезда, сносят яйца, высиживают и выкармливают птенцов. Весной ветки покрываются белыми цветами, такими нежными, что даже хлопья снега грубы рядом с ними, а летом — сладкими золотистыми плодами.
— Нельзя ли попробовать плоды с вашего дерева? — спросила Патимат.
— Кушайте на здоровье, — и Абдулхалик протянул женщине миску с абрикосами.
— Да, они красивы на вид. Интересно, какими они окажутся на вкус, — пробурчала Патимат, недоверчиво вертя в руках эмалированную мяску. — Но почему они мокрые?
— Их только что собрали с дерева, роса еще не высохла, — нашелся Абдулхалик и сам отправил абрикос в рот.
— Что ж, попробуем и мы, — решилась Патимат. — Хороший у вас климат, если в апреле уже созревают абрикосы… Гости, может, у кого-то из вас будет просьба к тамаде?
— Будет! — выступил вперед смуглый юноша лет шестнадцати и добавил под общий смех: — Я хочу, чтобы нам подали петуха жареного, но в перьях.
— Пожалуйста, — хлопнул в ладоши Абдулхалик, словно всю жизнь только и делал, что жарил неощипанного петуха.
И тут же в кругу появилось блюдо с взволнованным, хлопающим крыльями петухом. Он косил на людей круглым испуганным глазом.
— Вах! — развела руками Патимат. — Разве это петух? По-моему, это сова. Если петух, почему он не кричит «кукареку»?
Но петух, видимо от пережитого волнения, совсем потерял голос и молчал, как утопленник.
— Это очень мирный петух. Он кричит, только когда разозлится на кур, — оправдывался Абдулхалик.
— Да? — недоверчиво проговорила Патимат, — Если у вас все петухи недоношенные, то мы сейчас же забираем обратно свою куропатку.
— Предлагаем выкуп! — торопливо проговорил тамада и накинул на плечи Патимат цветастую шаль с дрожащими кистями.
— По рукам! — согласилась Патимат. Это означало, что сделка закончена.
Заиграли зурна и барабан. Послышался булькающий звук бузы, высвобождающейся из узких горлышек кувшинов. Взвился чей-то смех. И вдруг надо всем этим раздалось оглушительное, яростное, победоносное: «Кукареку! Кукареку! Кукареку!»
То злополучный петух наконец-то вспомнил о своем петушином назначении.
Между тем Айшат уже подходила к молодым с тарелкой меда, золотисто-прозрачного, как этот весенний полдень.
— Как сладко! — зажмурившись, проговорила Узлипат.
— А мне, мать, — потянулся к меду Башир, — или я не заслужил сладкого?
— А тебя, сын, пусть потчует твоя невеста, — засмеялась Айшат.
— На-ка, Башир, — и Узлипат, одарив жениха нежным взглядом, поднесла к его губам полную ложку золотистого меда.
И вот уже от толпы, окружившей молодых, отделилась Меседу. С зажженным чирахом в одной руке и кувшином, полным воды, в другой она прошла к празднично накрытым столам. Это был знак того, что пора садиться.
А жених и невеста, к несказанному удивлению всех собравшихся, не разошлись по разным местам, как это бывало всегда на горских свадьбах, а сели рядышком.
А кто-то уже опробовал струны пандура, кто-то примеривался к барабану… И вот грянула музыка, и на середину мощеного двора вышла первая, самая дерзкая пара.
И сквозь угар этого чужого веселья, сквозь пелену то ли слез, то ли опьянения Шапи вдруг увидел, как встала со своего места Мугминат и — неужели это правда! — направилась к нему. Он видел, как упруго бились о колени волны ее розового атласного платья, как развевался кремовый платок — тастар, как мелко, чуть заметно дрожала в ее руке какая-то зеленая веточка.
И Шапи, никогда не танцевавший (зачем лишний раз показывать людям свой рост!), неожиданно для самого себя принял из ее рук эту ветку с привядшими листьями, теплыми от ее пальцев, и крикнул: «Гарс!»