— Это серебро?
— Серебро, доченька, — ответил горец и протянул мне свой товар.
В руках у меня оказалось массивное, весом килограмма полтора, украшение необычной конусообразной формы. Все оно было покрыто россыпью мелких точек-росинок, между ними редкими голубыми огоньками горели камушки. В нижней части, завершая острый узел, висел маленький колокольчик.
— О, какое чудо! Неужели руки человека способны сделать такое?!
Я разглядывала украшение и тут почувствовала легкий толчок в плечо. Это практичная моя попутчица Эмма условным знаком возвращала меня с облаков на землю, увидев, что я раскрываю сумку, не поинтересовавшись ценой.
А горец был счастлив. Его лицо расплылось в улыбке.
— Я так хотел, доченька, чтобы эта вещь попала в руки понимающего человека! Купи, не пожалеешь!
Старик назвал цену. Моя попутчица теперь открыто вмешалась в торг:
— Уступите хоть немного!
В ее глазах я прочла упрек и сомнение, но и это не остановило меня.
— Мой товар стоит таких денег! — убежденно ответил горец.
Эмма только вздохнула и больше не проронила ни слова. Старик не спеша пересчитал деньги, рассматривая каждую купюру.
— Это украшение, доченька, когда-то стоило целого быка, даю тебе слово горца. Я сам его заказывал для моей Молнии, когда она во второй раз победила на скачках. А как оно ей шло! Конь весь играл, когда я ему на шею надевал украшение, глаза так и сверкали… А как не стало моей Молнии, повесил это рядом с кинжалом… Посмотрю на украшение и вспомню молодость. Своего чудесного коня вспомню…
— Так это украшение вашей кобылицы?! — звонко расхохоталась Эмма и с какой-то торжественной укоризной взглянула на меня: мол, так тебе и надо!
Но меня ее взгляд нисколечко не смутил. Я еще полюбовалась украшением и, улыбнувшись, сказала:
— Отдаю должное, отец, твоему коню. У него был очень хороший вкус!
Не успели захлопнуться дверцы машины, как Эмма напустилась на меня:
— Кто так покупает вещь на базаре? Увидела безделицу и расхвалила так, что сам хозяин стал раздумывать — продавать ли.
Но я уже не слышала ее слов… Воображение унесло меня в цветущие горы и альпийские луга. Тропинка вдали засветилась словно радуга. По ней, высекая копытами искры, летел конь огненной масти. Его грива горела в солнечных лучах. На коне красовался, восхищая девушек, стройный молодой горец, а на груди его скакуна сверкали голубые звездочки. Маленький колокольчик заливался ласковыми серебряными трелями, и конечно же ни конь, ни всадник не знали, что украшение с голубыми камушками станет для меня самой дорогой реликвией…
Перевод М. Магомедова.
ГРАНАТОВЫЕ ЗЕРНА
Я лежу на матраце, набитом шерстью, застланном бязевой простыней. На мне ватное атласное одеяло; голова возвышается на пуховой подушке. Эту роскошную постель у нас выдают только почетным гостям, я же удостоилась такой чести, потому что заболела. В войну в горах свирепствовал сыпной тиф, не прошел он и мимо нашего дома.
Не знаю, сколько времени я пролежала на своей пышущей жаром подушке; я смутно помню, что все время говорила, звала маму, бабушку, о чем-то просила их. Иногда я вскакивала и порывалась бежать, но мама удерживала меня за плечи и укладывала снова, а бабушка накрывала мой лоб мокрой тряпкой.
Ко мне никого не пускали: ни сестер, ни подруг. Я жила словно в полудреме, все слыша и чувствуя, но не принимая участия в окружавших меня событиях.
Первое, что я увидела, придя в себя, был кусок синего неба в окне и прильнувшие к стеклу лица моих школьных подруг Патимат и Шамсият.
— Узнаешь подружек? — спросила бабушка, гладя мою руку, лежавшую на одеяле.
— Да, — я кивнула головой и почему-то заплакала.
— Не надо плакать, смерть далеко отошла от тебя, милая.
— Бабушка, позови девочек. Ладно?
— Не могу. Болезнь эта заразная. Не приведи аллах, она пойдет от нас в другой дом.
Я хотела махнуть подругам рукой, но не смогла поднять ее. У меня была такая слабость, что казалось, мое тело вылеплено из ваты.