— Сейчас, сейчас, Умалхайир, одеваюсь!
— Куда же ты с такими волдырями? — заволновалась бабушка.
— Спасибо людям, что отпустили на четыре дня в город. У других тоже ноги не отдыхают. — Мама быстро оделась и вышла.
Кончиком ножа бабушка осторожно надрезала кожуру, разломила гранат пополам, и я увидела внутри красные, тесно прижавшиеся друг к другу зернышки. Они чем-то напоминали бусы, которые мама носила до войны. Взяв половину граната, бабушка расщепила ее.
— Бисмиллахи, рахмани, рахим! Помоги аллах, чтобы каждое зернышко влило в больное тело бальзам, убивающий все недуги! Пусть обновится кровь, порозовеют щеки! — И она положила зернышко мне в рот.
— Не хочу, кисло! — Я выплюнула его и захныкала.
— Если хочешь выздороветь, нужно есть каждый день по одному гранату. — Бабушка опустила гранат в мед.
Но мед показался горьким, меня затошнило.
— Не хочу! — Язык болел и был совсем сухим.
— Ты думаешь, что это обыкновенный гранат, доченька? Он волшебный! — она на минуту задумалась. — Если ты съешь его целиком и не уронишь при этом ни одного зернышка, то можешь загадать любое желание, и оно сбудется.
— Неужели правда?
— Да, милая! Моя покойная мама рассказывала вот что. Раньше не было ни больниц, ни врачей. Новорожденные выживали очень редко. Трое маминых детей умерли; когда она была беременна мною, одна старая женщина принесла ей гранат и открыла его тайну. Мама съела волшебный плод, не уронив ни зернышка; я осталась жива и, как видишь, живу до сих пор.
— Бабушка, я загадаю, чтобы папа скорее вернулся с войны.
— Правильно. — Она протянула мне половинку граната.
Я взяла одно зернышко, но тут же два других упали на пол.
— Бабушка, они падают! — сказала я сквозь слезы.
— Потому, дорогая, что у тебя в руках силы нет, слабенькая еще. Ничего, гранатов-то у нас одиннадцать. Ты каждый раз и загадывай.
Я стала есть одно зернышко за другим, забывая даже про мед. Плоды перестали казаться мне кислыми, ведь они вселяли надежду, что сбудется мое желание.
На третий день я уже ела гранат, сидя в постели. Язык не болел, руки двигались живее, движения были осторожнее, но все же зернышки нет-нет да падали.
— Бабушка, опять!
— Ничего, у нас еще восемь гранатов, макай в мед!
И вот на седьмом гранате случилось чудо: я съела весь и не уронила ни одного зернышка.
— Бабушка! — Но ее в комнате не было. У меня откуда-то взялись силы, и я вскочила с постели.
В это время бабушка появилась в дверях.
— Почему ты встала? — Она побледнела и бросилась ко мне.
А меня переполняла радость:
— Скоро папа вернется!
— Кто тебе сказал?
— Я ведь весь гранат съела и ни одного зернышка не уронила.
— А-а, — протянула бабушка. — Вот и хорошо! Ложись.
— Я ходить хочу, мне надоело лежать.
— Рано, доченька, еще нельзя.
— Надену платье, выйду на крыльцо посмотреть разочек на аул.
— Потерпи немного, скоро будет можно, — укладывая меня, говорила бабушка.
Сердце мое радостно билось. Я уже слышала стук копыт и видела скачущего на коне мужчину. На нем были сапоги и военная форма, а грудь — вся в орденах.
Когда я управилась с десятым гранатом, на меня надели малиновое платье, перешитое из маминого. Я вышла на крыльцо и увидела, что небо такое голубое, совсем как бирюза в колечке, которое мама отдала за гранаты. Вдохнула прохладный дрожавший воздух. Какими необыкновенными стояли передо мною маленькие домики с плоскими крышами родного аула. И каждый голос, который я слышала, был для меня дорогим.
На другой день, когда я ела последний гранат, я услышала крик, полный боли, тоски. Гранат выпал из рук, посыпались зернышки, оставляя на полу кровавые следы.
— О аллах! — сказала бабушка, уронив кринку с молоком. Кринка разбилась вдребезги, и черепки разлетелись по комнате.
Мы выбежали во двор. Субайбат и Умалхайир вели маму, держа ее под руки с обеих сторон. За ними шли женщины. Мама плакала.
— Что я буду делать с сиротами! Черная весть! Черная весть! Черный день!
Перевод М. Магомедова.
БРАЧНАЯ НОЧЬ
А рассвет был изумрудным. А изумруд этот из солнца, из зелени, из синевы. К нему тянулось все живое: тяжелые колосья пшеницы, сочная трава, цветы, которые прихорашивались, стряхивая росу, говорливые ручьи, что спешили к реке, и река, что спешила к морю…
И птицы. Они проснулись раньше людей, и каждое дерево, наполненное ими, защелкало, засвистало.
«Наверное, они рассказывают этим гаснущим звездам, этому восходящему солнцу, как прекрасно жить и какое это счастье — родиться», — думала Атигат, разбуженная плачем своей годовалой дочки.