Погрузившись в свое любимое домашнее платье и накинув на голову светлый кашемировый платок с цветами и кистями, Маржанат вышла на веранду.
Заря над аулом дрожала в предчувствии солнца. Казалось, все замерло в трепетном и торжественном ожидании первого луча. Ухо не улавливало ни одного звука. Но так продолжалось только секунду. И вот уже тишина разбилась блеянием овец, мычанием коров, ржанием коней… Но в эти стройные привычные звуки утреннего аула вошел еще один звук, который заставил Маржанат поморщиться: она повернула голову и увидела своего старика. Это он, голый по пояс, бормотал, пыхтя: «Раз-два, раз-два!» — вскидывая в такт свои длинные худые руки, на которых при каждом движении колыхалась обвисшая кожа, как белье на веревке.
Ничего не сказав, она взяла крынку и спустилась во двор. Но во дворе оглянулась и на мгновение встретилась с ним глазами: в самой их глубине еще сверкали те искорки, которые она уловила вчера у крыльца Асхабали. «Разве удержишь за хвост убегающую лань, если упустила ее рога»,— вздохнула Маржанат.
«Раз-два, раз-два!» — словно резиновые мячики ударялись ей в спину.
…Маржанат и Махмуд познакомились так давно, что событие это, положившее начало их многолетней совместной жизни, давно выцвело в памяти.
Как сквозь сон вспоминает Маржанат тот день, когда в их ауле появился человек в галифе и с револьвером на поясе. Этим револьвером он и отличался от других мужчин, которые носили на поясе кинжалы. Приехал он не один, а с малолетним сыном и… мертвой женой, которую и похоронил на старом кладбище. Такого события отродясь не случалось в ауле. Поэтому неудивительно, что добрых полгода аул «кормился» только хабарами о Махмуде. Одни говорили, что он прирезал жену из ревности. Другие утверждали, что он женился на умирающей, чтобы спасти ее от клеветы и сплетен. Третьи утверждали, что он увел ее от самого командира, но в дороге она заболела холерой и умерла.
— Какой у него высокий горский намус! — восклицали женщины.
— Как он смел так опозорить наш аул, привезя чужую жену да вдобавок мертвую! Что теперь будут говорить о нас! — возмущались мужчины.
Но так или иначе, Махмуд прочно обосновался в ауле.
Однажды утром Маржанат, возвращаясь домой с родника, увидела сына Махмуда: мальчишка ударился об острый камень и теперь, едва сдерживая слезы, размазывал кровь и грязь на своей разбитой коленке.
Маржанат привела его к себе домой, промыла ранку и приложила к ней лист лопуха.
Что-то нежное, материнское проснулось в ней при взгляде на этого неухоженного ребенка, и она долго гладила его по бритой головке. Мальчик, сначала смотревший на нее дичком, отмяк и, когда за ним пришел отец, с криком «баба!» вцепился в ее подол. Маржанат смутилась и опустила глаза.
— Истосковался по матери, — грустно сказал Махмуд. — Ты, наверное, ласковая. — И он посмотрел на нее внимательно.
Маржанат еще ниже опустила голову.
— Пусть останется. Я его потом приведу, — тихо попросила она.
Махмуд склонился над мальчиком.
— Останешься у баба?
Но мальчик, не выпуская подола Маржанат, другой рукой схватился за галифе отца.
— Он хочет, чтобы мы были втроем, — сообразил Махмуд и посмотрел на девушку так, что она, вырвавшись, убежала в другую комнату. Ведь никогда еще она не оставалась столько времени наедине с мужчиной, и никто не смотрел на нее так.
Вечером мать спросила:
— Что делал у нас этот Махмуд?
— Он приходил за сыном, — робко ответила Маржанат.
— А что делал здесь его сын?
— А он разбил коленку, и я привела его, чтобы промыть рану.
— Еще подумают, что ты ловишь жениха, — сказала мать: она намекала на то, что Маржанат, несмотря на довольно зрелый для девушки возраст, до сих пор была не замужем. Ее бедный дом да многодетная семья отпугивали женихов.