«Сейчас начнет снова рассказывать, как купил на эти копейки ягненка, вырастил из него овцу, овца родила двух ягнят…» И Маржанат с криком: «Вай, уже стадо пошло, надо корову выгонять!» — выбежала во двор, за ворота.
Махмуд же, глядя ей вслед, подумал так: «Ишь как летит, словно на крыльях. Вот что значит иметь в руках деньги. Теперь не успокоится, пока не пустит их по ветру. Выманила все-таки! Только хотел поменять эти рубли и трояки на сторублевку. Да разве эта ветреная голова даст дорастить их до заветной бумажки».
И Махмуд живо представил себе такую картину, знакомую, но каждый раз по-новому волнующую: вот он подходит к прилавку, за которым уже тридцать лет стоит его соседка Хатимат. «Махмуд-даци, — говорит она, и голос ее подобострастно дрожит от особого уважения к нему, — как хорошо, что ты пришел, я как раз берегу для тебя, совсем новенькую!..» Разве не ради этого момента он работал в поте лица, не ради него разглядывал и пересчитывал эти мятые трояки и пятерки?! Бережно берет он в руки хрустящую бумажку и, отойдя к окну, долго и внимательно смотрит ее на свет и, только убедившись, что настоящая, прячет в заранее уготованное ей место, а Хатимат отдает пачку мелких купюр.
И такой яркой вырисовывалась в его сознании эта картина, так горько заныло сердце оттого, что ей суждено остаться лишь в его сознании, что Махмуд, не помня себя, выбежал за ворота. Жену он нагнал уже на соседней улице.
— Честь твоей голове, хозяин мой! Ты что-то забыл?
— Когда будешь отдавать деньги, хорошенько пересчитай, — растерялся Махмуд.
— Я уже отдала, — нашлась Маржанат.
— Когда же ты успела?
— А я… я встретила его по дороге…
«И намаз успеет за миг, если идет деньги тратить», — подумал Махмуд. «И в горящий очаг голыми руками полезет, если увидит там однокопеечную монету», — подумала Маржанат.
Маржанат вспоминала, что в последний раз она открывала этот сундук ровно пятнадцать лет назад, когда в ауле появилась молодой врач Зубаржат. Ей вздумалось устроить встречу медперсонала больницы с бывшими фронтовиками — участниками двух войн: гражданской и Отечественной. Неудивительно, что на первую же встречу в качестве выступающего и был приглашен Махмуд: ведь он сражался за Советскую власть в прославленном отряде Атаева. А в Отечественную войну прошел путь от Кавказа до Берлина.
Надо отдать должное. Махмуду, он не любил хвастаться своими подвигами. Больше говорил о товарищах. А если уж приходилось рассказывать о себе, то говорил в третьем лице, так что не все и догадывались, что не кто иной, как рассказчик, является героем этих невыдуманных историй. Особенно часто он рассказывал о каком-то молодом бойце, которому было поручено прорваться сквозь неприятельское окружение и доставить пакет в Темир-Хан-Шуру. О том, как юный боец, рискуя жизнью, спускался с высоких, почти отвесных гор, не зная, суждено ли ему добраться до цели и в чьи руки он попадет.
На одном из горных перевалов он попал в кольцо врагов. Но, помня слова командира: «Что бы ни случилось, пакет не должен достаться врагу», — юноша прыгнул в пропасть.
На рассвете умирающего подобрал старый мельник. Он и донес этот пакет до цели. Отряд был спасен. А искалеченный боец чудом остался жив.
Но в тот раз на вечере в больнице Махмуд, глядя на красавицу Зубаржат, так разволновался, что то ли забыл о своей привычке рассказывать о себе в третьем лице, то ли нарочно пренебрег ею. И перед слушателями во всем величии возник образ молодого героя, спасителя женщины, мужчины, для которого дороже всего горский намус. А история эта была такова.
Белогвардейцы загнали в сарай молодую вдову погибшего красного партизана. Мстя ей за мужа, они хотели сжечь ее живьем, но на помощь подоспел отряд Атаева. Махмуду выпало спасти женщину, вынеся ее из огня. В тот день Махмуд спас две жизни, потому что женщина ждала ребенка. Но всегда и везде найдутся люди, которые и на алмаз накапают грязи. По аулу пополз слушок, что не зря Махмуд рисковал жизнью и что появившийся на свет мальчик — его сын. Узнав об этом, Махмуд женился на ней, а мальчика объявил своим сыном. Но от перенесенных страданий у женщины открылись старые раны, и она вскоре умерла. Махмуд похоронил ее в своем ауле, а сына вырастил сам.
Рассказывая эту невыдуманную историю, Махмуд заметил, что Зубаржат несколько раз смахивала слезы. С этой встречи он вернулся домой, словно наполненный гудящим огнем. А на другое утро началось: «Раз-два, раз-два!»
Тогда-то, после большого перерыва, и открылась крышка сундука, выпуская на свет заброшенные парадные рубашки, брюки и галстуки помолодевшего Махмуда. Тогда-то в доме Махмуда и появились только что вошедшие в моду кровати с никелированными шарами. Более того, он расщедрился на шелковые покрывала, о которых прежде Маржанат не смела бы и заикнуться.