— У меня и так руки болят, уснуть не могу, — пожаловалась Камила.
— Это у всех так поначалу.
— А почему у Зорянки не болят?..
— И у Зорянки болят. Быть не может, чтобы не болели. Только она терпит, не жалуется.
— Ну да, если бы у нее болели, разве бы она пела?..
— Еще как! — вмешалась в разговор Зорянка. — Попою-попою — и легче становится.
Тут на ферму прибежала взволнованная Хузу, заместитель председателя колхоза, и сказала, что дочь ее соседей Патимат хочет работать здесь на ферме, а родители требуют, чтобы она ехала учиться. Надо было повлиять на родителей, а сделать это могла только Хасбика-ада: ведь ее одну «боялись» в ауле.
Хузу рассказала краткую предысторию. Оказывается, мать девушки, решив, что это она, Хузу, так сказать, по соседству мутит воду, ворвалась к ней в дом с воплями: «Сама-то владеешь солнцем, а моей дочери не хочешь оставить даже лучика», — мать Патимат намекала на высшее образование Хузу, полученное в Москве, в Тимирязевской академии.
«Если твоя дочь хочет учиться, ее ничто не удержит», — отвечала Хузу. «Захочешь тут, если на неокрепший ум будут капать яд такие змеи, как ты!»
— Вабабай! — услышав эту новость, всплеснула руками Айшат. — Прямо на глазах меняется мир! Когда я после окончания войны хотела поехать учиться, моя мать так накричала на меня: «Бесстыжая ты, опозоришь наш род! Лучше мне лечь в могилу, чем дожить до такого дня».
Словом, Хасбике-ада пришлось снять фартук, ополоснуть в ведре руки и, одернув свое коричневое штапельное платье, отправиться спасать девушку. И все знали, дело это она выполнит с честью, как и все дела, за которые бралась. Глядя, как развевается на ветру ее широкое платье, многим пришло в голову, что она похожа на наседку, под добрым крылом которой так тепло и уютно цыплятам.
И еще им подумалось, что она вовсе не свекруха, а мать, родная мать. Но не такая, которая калечит детей своей слепой любовью, а та, которая делает все, чтобы их крылья окрепли для полета.
Перевод Л. Румарчук.
НЕВОЛЬНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Правду говорят: чужая душа — потемки. Но очень трудно найти тропинку, ведущую к тайникам и собственной души. Ведь мы, сами не зная себя, не всегда понимаем, что руководит нашими поступками, какое скрытое движение мысли приводит иногда к принятию того или иного решения. Нам неведомо, будем ли мы грустны или веселы через час. Бывает, что безоблачное и легкомысленное настроение беспричинно посещает человека в тяжелые горькие дни, а во время шумного, искрящегося праздника веселость внезапно сменяется глубокой печалью…
Сегодня мне грустно, и я иду к морю. Шагаю по мосту, глубоко уходящему в голубизну воды, вглядываюсь в безбрежную морскую гладь и думаю о вечности. По сваям моста с трех сторон бьют волны. Я люблю, когда море гневается, когда разъяренные волны становятся на дыбы, надвигаются и, разбившись о каменный берег, угасают.
Холодный январский день. Берег захвачен в плен льдом. Волны уносят в морскую бездну в своих могучих лапах кусочки льда, которые быстро теряются там: то ли тают, то ли прячутся… Так, наверное, по частицам волны освободят берег от оков еще до наступления весны.
И тут я слышу шум и оборачиваюсь. По мосту бежит девушка. Ее медные волосы растрепаны, рассыпаны по плечам. Она бежит так быстро, что если поскользнется сейчас и упадет, то может разбиться насмерть. Несмотря на то что стоит январь, на ней надето только легкое розовое платье. За девушкой гонится молодой парень. Он размахивает цветастым платком и отчаянно кричит мне: «Задержите ее! Задержите!» Я стряхиваю с себя оцепенение и бросаюсь наперерез девушке, хватаю ее за плечо. Мы уже у шатких перил моста, когда к нам подбегает юноша.
— Сумасшедшая! — говорит он ей.
— Пусти меня, я не хочу жить, — она извивается в крепких объятиях, пытаясь вырваться.
— Успокойся, прошу тебя, — парень старается сильнее прижать ее к себе, чтобы укрыть от холодного ветра.
Недаром говорят, что в гневе силы умножаются. Девушка вырывается, парень с трудом удерживает ее. Вот она рванулась опять, да так, что чуть не угодила в морскую пучину.
— Пусти! Пусти! Видеть тебя не хочу! — кричит девушка вне себя.
— Хорошо, я уйду, успокойся. Надень только, холодно ведь… — он набрасывает ей на плечи платок.
Я дрожу всем телом и не знаю, что делать, чем помочь им.
— Пойми, это простая случайность… Я покупал цветы для тебя и встретил ее…
— Не нужны мне твои цветы. Ненавижу тебя!
— Что с вами? — Я глажу ее по руке. — Расскажите, может, я смогу чем-нибудь помочь, я ведь старше…
— Она меня приревновала, — говорит юноша, и подбородок его дрожит. — А я только ее одну и люблю.
— Зато я тебя не люблю. Уйди! — Девушка совсем обессилела и горько плачет. Таких крупных слез я не видела никогда.
— Поплачь, милая, поплачь… — Я обнимаю ее и отхожу подальше от воды.