Так продолжалось уже несколько месяцев, и аульчане, не менее самой Аминат изнуренные этой неопределенностью, надеялись, что сегодня наконец-то все разрешится.
И потому, как только во дворе расстелили паласы для обеда, нетерпеливая Патимат выкрикнула:
— Умужат, а почему мы не видим здесь твоей дочери?
Надо сказать, что невеста не имела права навещать дом жениха, пока его родители не пригласят ее и не накинут ей на голову платок.
Таким образом, отсутствие Хамиз могло рассматриваться как факт, что дело это между ними решенное.
Умужат и на этот раз вышла сухой из воды.
— У Хамиз что-то разболелась голова, — пропела она сочувственно. — Но мы с отцом за нее работаем.
— Нет, так дело не пойдет, — поддержала Патимат Патасултан. — Девушки, ну-ка приведите ее сюда. Пусть притащит хоть пару мешков земли.
— Правильно, — обрадовался Байсунгур, которому тоже не терпелось внести ясность в этот запутанный вопрос. — Пусть придет Хамиз, мы что-то давно ее не видели.
Девушки тут же вспорхнули и легкой стайкой полетели к аулу, а вернулись вместе с Хамиз. Заиграли зурна и барабан. Мужчины вытолкнули в круг Алибулата, а женщины — упирающуюся Хамиз.
— Какал пара! — выкрикнул кто-то. — Она к нему подходит, как бирюза к кольцу червонного золота.
— Вай! — растрогалась Аминат. — Не я ли тебе говорила: если спелый плод вовремя не сорвать с ветки, он упадет сам. Теперь уже не скрыться от людей. Как хочешь, а я бегу за платком.
И Аминат, торопливо вытирая о платье испачканные землей руки, как угорелая помчалась к своему дому, где в сундуке у нее томились четыре белоснежных платка с шелковыми кистями. Еще пять лет назад она заказала их искусной мастерице из Ботлиха, сказав: «Сделайте четыре платка, таких одинаковых, чтобы они даже ниткой не отличались друг от друга». Белый платок — символ чистоты, невинности, счастья. Когда рождается девочка, это светлое облачко набрасывают на ее колыбель. Когда девочка становится невестой, белый платок трепещет у нее за плечами, словно крылья голубки. Когда молодые в первую свою ночь остаются наедине друг с другом, юноша осторожно приподнимает с ее лица этот белый платок, словно открывает тайну всей вселенной.
Аминат, запыхавшись, взбежала на крыльцо, толкнула ногой дверь и нащупала под ковриком ключ от сундука. Но рука ее дрожала, и ключ долго не попадал в замочную скважину. Когда же наконец она просунула руку под тяжелую крышку, пальцы ее сразу нащупали прохладный и скользкий шелк платка, потому что не было дня, чтобы она с тайной радостью и надеждой не взглянула на эти платки.
Обратно она бежала еще быстрее. Молодые танцевали. Хамиз, увидев ее, хотела выскользнуть из круга, но женщины ее не выпустили.
Аминат остановилась, распахнула платок, как крылья, дважды встряхнула, чтобы распрямились кисти, и вопросительно посмотрела на женщин, вспомнив, что надо выбрать ту, которой выпадет честь накинуть платок на плечи невесты. Это должна быть самая удачливая, самая счастливая женщина, чтобы ее судьба передалась и невесте.
— Сделай это сама, Аминат, — тихо произнес кто-то над ее ухом.
— Да, да, сама, — подхватили и другие. — Разве найдется у нас в ауле женщина счастливее тебя, хоть ищи с фонарем в одной руке и с солнцем в другой. И с мужем живете как масло с медом. И четырех сыновей родила, один одного краше. Чего же еще можно пожелать невесте?!
Аминат не помнит, как вышла в круг. Руки у нее дрожали. Ноги подкашивались. Музыка смолкла, и в тишине громко прозвучал ее тихий голос:
— Доченька, пусть вся твоя жизнь будет светлой и чистой, как этот платок, и все дороги легкими, как эти кисточки. — И она, вскинув платок, белый, словно снежная вершина перед глазами, с кистями, вспыхнувшими на солнце, как струи родника, накинула его на голову смущенной Хамиз.
— Вуя, так и утонула в этой шали! — крикнул кто-то.
— Пусть доживет до той поры, когда волосы станут белыми, как эти кисточки, — пожелал другой.
И сразу снова заиграла зурна, звонко и дробно застучали палочки барабана. Чьи-то руки ударили о дно медного саргаса, и молодые продолжали свой танец.
Но уже что-то новое — смелое и горделивое — появилось в их движениях. Парни с завистью пожирали глазами Хамиз, коря себя за то, что упустили такую красавицу. А девушки, вздыхая, украдкой косились на Алибулата. Но молодые ничего этого не видели.
Они танцевали, принадлежа друг другу, упоенные своим счастьем. Облака и горы, деревья и только что покрытый крышей дом, их будущий дом, — все это кружилось и пело вместе с ними.