Вглядываюсь в лицо мужчины и пытаюсь понять, кого же он мне так напоминает. Его глаза кажутся мне смутно знакомыми... Ломаю голову над тем, где я могла его раньше видеть. Точно не вживую. Возможно, он просто на кого-то сильно похож, а возможно...
- Смотрите!
Слышу чей-то крик и поворачиваю голову в указанном направлении. Дыхание прерывается, и кажется, что сердце вот-вот остановится. Совсем рядом я вижу немцев. Их целая тьма!
И я понимаю, что отряд партизан обречен. Их заметили, деваться некуда. Поздно.
Чувствую, как Тихон толкает меня в спину.
- Беги, - шепчет мне мальчишка и еще ощутимее толкает меня.
Начинается перестрелка. Оглушенная выстрелами, мчусь по лесу, не разбирая дороги. Бегу, не чувствуя ног, оставляя за спиной партизан и немцев. Страх не дает мне остановиться, и в ушах звенит. Тихон остался там, а я убежала...
Падаю, тут же вскакиваю на ноги, и бегу еще быстрее. Краем глаза замечаю, что деревья все ближе и ближе друг к другу, и, чем дольше я бегу, тем темнее становится. Лес превращается в густые, непроходимые заросли. Понимаю, что, вместо того, чтобы выбежать из леса, я еще дальше углубилась в чащу. Вот теперь мне становится еще страшнее...
От отчаяния ударяю кулаком по стволу дерева и бегу вперед, не разбирая дороги. Бежать, только бежать. Не важно куда. Главное - не останавливаться.
Разворачиваюсь и бегу назад. Мне очень страшно находиться одной в лесу, больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться где-нибудь далеко отсюда. Замечаю впереди просвет и ускоряюсь, стремясь туда. Вспоминаю, что немцы остались справа от меня, и забираю влево. Дышать становится тяжелее, и вот я уже совсем не могу вздохнуть. Ноги подкашиваются, и я падаю на землю.
Я опустошена и разбита. Чувствую себя как при температуре: меня бьет озноб, колет в глазах и подгибаются ноги. Но я знаю, что все эти симптомы не из-за температуры, а из-за душевного расстройства. Мысли вяло ворочаются у меня в голове, а по вискам бьет одно-единственное осознание: партизаны ничем не помогут. Их слишком мало, и они совсем не готовы к бою. И теперь мы все так и останемся навсегда лежать в этом лесу. Как Генка. Понимаю это, и тут же у меня появляется желание лечь на землю и разреветься. Но я вспоминаю, что сейчас не время проявлять слабость, и сдерживаюсь.
Словно повинуясь какому-то внутреннему порыву, я вдруг оборачиваюсь назад. Вглядываюсь в даль между деревьев и различаю при свете тусклого света деревянный покосившийся крест. Меня передергивает. Зябко поеживаюсь, поднимаю воротник куртки и засовываю руки в карманы. Отвожу взгляд от креста, и тут же различаю другой такой же. Это две обычные перекрещенные деревяшки, без таблички, на которой могли бы быть написаны имя и даты. Это даже не могильный крест. Это просто знак того, что в нескольких метрах под ним захоронен когда-то бывший живым человек.
Внутри появляется чувство ледяного страха. Хочется сорваться с места и убежать куда-нибудь. Неважно куда. Главное подальше отсюда.
Вспоминаю тех людей, которые приняли бой с фашистами. Кто-то из них навсегда останется здесь, среди этих безымянных могил. А кому-то посчастливится вернуться живым.
Трясу головой, отгоняя от себя мрачные мысли. Но в нее тут же лезет другая, еще более страшная мысль. Я струсила, убежала. Как последний предатель, бросила Тихона.
Пытаюсь успокоиться, но ничего не помогает. От волнения и страха начинает тошнить, и кружится голова. Я начинаю волноваться за него еще сильнее. Мне нужно вернуться за ним.
Внезапно я совсем рядом слышу выстрел и последующий за ним хриплый стон.
Пятнадцатая глава
'27 января 1942...
Я хорошо помню тот день. И то, что произошло тогда, накрепко засело в моей голове. Даже когда казалось, что все прошедшие события остались далеко позади, я закрывал глаза, и передо мной снова, словно из небытия, вставал тот парень.
В тот день с самого утра в воздухе витало предчувствие беды. Лиля все время жаловалась маме на то, что на Листеневку надвигается что-то страшное и неминуемое:
- Я такие вещи остро чувствую, - говорила она. - Помяни мое слово - случится сегодня что-то недоброе...
А мама лишь посмеивалась над ее словами. Вставала со стула и, пошатываясь из-за очередной бессонной ночи, шла к окну. Улыбалась, глядя на улицу и, желая подбодрить Лилю, говорила:
- Смотри-ка, видишь? Солнце светит. Не может случится в такой хороший день что-то плохое.
Спустя какое-то время я услышал доносящийся со двора шум, который сразу же привлек мое внимание. Я немало удивился. То оживление, которое царило за окном, казалось чужим, неприемлемым для умирающей Листеневки.
Все жители села сидели по домам, только изредка выбираясь на улицу. Все боялись выглядывать из дома, а про общение с соседями и речи идти не могло. До войны дружелюбные и общительные старики теперь угрюмо молчали. Каждый боялся сказать что-то лишнее. Но теперь все было иначе.
Я вышел из дома. Меня привлекло большое скопление людей рядом с дубом, который рос неподалеку от нашего дома.
Выйдя на крыльцо, я остановился на ступеньках. Со своего места мне отлично было видно то, что происходило в нескольких метрах от меня. Но все-таки я не мог понять, что же заставило людей выбраться из домов и столпиться в одном месте.
Вглядевшись в их лица, я увидел недоумение, смесь презрения и какого-то странного удовлетворения. Жители Листеневки как будто сами не до конца понимали, что происходит у них на глазах. Подойдя ближе и пытаясь заглянуть за их спины, я не видел ничего, кроме старых потертых тулупов и кое-как в спешке повязанных платков. Толпа стояла живой стеной, закрывая доступ к предмету всеобщего внимания.
Оставив попытки увидеть нечто необычное, я повернулся спиной к соседям и собрался уже идти домой, но тут увидел маму. Она выскочила из нашего дома в отцовской охотничьей куртке и в шерстяных носках и побежала прямо по снегу к дубу. Ее лицо меня крайне поразило в тот миг. Она с волнением, но в то же время уверенно прокладывала себе путь, расталкивая зевак. Люди не сопротивлялись. Возможно, у них не осталось сил, а, возможно, им просто было интересно узнать, что будет дальше.
- Тихон!
Мама меня заметила. Махнула мне рукой, призывая подойти ближе.
Подойдя к дубу, я наконец понял, почему люди столпились здесь. Под деревом, прислонившись спиной к коре дуба, сидел парень. Совсем молодой, почти мой ровесник. Его глаза затравленно перебегали от одного лица к другому, тщетно пытаясь отыскать во взгляде людей участие. Это был немец. Не такой, как те, каких мы видели раньше - сильных и уверенных в себе мужчин. Этот был слабый, испуганный.
Я обернулся назад и увидел бабу Нюту, которая стояла на пороге нашего дома, кутаясь в теплый шерстяной платок, и с тревогой смотрела на односельчан. Я понял, что это она позвала маму.
Люди стояли и молча смотрели на немца. Никто не знал, что делать. Ненависть к фашистам и невольная жалость, которую вызывал этот совсем еще мальчишка, не могли ужиться вместе в сердцах людей.
И тогда вперед вышла мама. Присела перед ним на корточки и склонилась над его лицом. Потом встала и окинула взглядом лица стоящих перед ней людей.
Вечером мама долго не ложилась спать. Так бывало всегда, когда ей не удавалось спасти человека. Тот парень умер. Все столпившиеся у дерева люди потихоньку разошлись, а мама еще какое-то время пыталась нащупать его пульс. А потом встала и молча ушла к себе в комнату. Для нее не имело значения, чью жизнь она должна спасти. Для мамы имела цену жизнь каждого человека.
Я тоже долго не мог уснуть. Из своей комнатки я слышал, как тихо переговаривались мама и Лиля.
- Успокойся, - говорила маме Лиля. - Ты уже не могла бы ему помочь.
Какое-то время я не слышал ничего. А потом в тишине раздался тихий и дрожащий мамин голос:
- Ты не понимаешь, Лиля. Он был похож на моего сына...'
***
- Эй, - Павел хватает меня за руку, вырывая из плена воспоминаний, и тащит куда-то в сторону. - Значит так, брат, слушай меня внимательно. Сейчас ты возвращаешься в Листеневку, берешь Лилю с девочками и дуешь в сторону дороги. Там ждете наших, они вот-вот должны быть, я им сигнал подам, - мужчина поднимает голову и кидает быстрый взгляд на приближающихся фашистов. - А подруга твоя где?