Все же воевода? Но эти мужчины выглядят так, будто обсуждают княжеские дела.
Все поднялись, кроме мужчины во главе стола. Седовласый, с бледной морщинистой кожей, обтягивающей острое лицо, он устало улыбнулся. Темные глаза смотрели в такие же напротив. Если бы он был моложе на десятки зим, я бы раньше разглядела их сходство с Тореем.
– Князь, – учтиво склонился он перед ним.
Князь?
Отец рассказывал об этом человеке. Некогда сильный князь Торай, в юности терзаемый проклятием, сумел за свое правление привести валгомские земли к процветанию и почти покончить с голодом, но ввел непомерную дань. Многим обнищавшим валгомцам пришлось оставить родину, перебежать на наши земли и даже дальше в надежде найти новый дом.
– Сын, – коротко обронил мужчина и уперся руками в стол.
Я без смущения раскрыла рот. Меня взял на привязь не просто валгомец, а их будущий правитель!
Торей кивнул, и стулья заскрипели – мужчины усаживались. Постепенно все взгляды переходили на меня, и люди не скрывали своего удивления. Чем дольше на меня смотрели, тем больше округлялись глаза. Неясно было, что завораживало их больше: прозрачное тело или светлые волосы?
Я провела ладонью по косе, которую заплела перед самым выходом из спальни. Мне хотелось, чтобы все в этом зале знали, как оплошал их будущий правитель.
Повязка на его голове, скрывающая отрезанное ухо, вызывала такое же любопытство, как и я.
Снова зазвучала валгомская речь. Торей указывал на меня рукой и размахивал ею так, что нить между нами болталась. То, что он умолчал о моем происхождении, я поняла, когда светлейшество прошел к своему стулу и потянул за собой. Ни слова не проронил, потому что валгомский я бы не поняла, а давигорский выдал бы его оплошность.
Поначалу я стояла подле Торея и отчаянно пыталась вникнуть в их разговор – язык, пусть и чужой, был похож на шиньянский.
Они напали на Равнины? Но Тифей – дружинник князя, ему бы не позволили покинуть войско, если бы началась война, но он приехал, чтобы проститься со мной. Тогда что делали валгомцы подле моей деревни? Зачем жгли костер в нашем лесу?
Зачем меня убили?
Совет окончился, когда солнце почти скрылось.
Я сидела у стены и провожала глазами мужчин: они уходили друг за другом, но прежде бросали на меня любопытные взгляды. Я обхватила руками колени и притянула их к себе, желая укрыться от этих взглядов. Благо я была мертва, и они меня не коснутся.
Отец Торея оставался за столом, когда к нему подошли мужчина и женщина. На них были багряные одеяния и белые передники. Посреди унылых темных стен ткань словно светилась.
Они ухватили мужчину под руки и помогли подняться. Он же слабо улыбнулся стоящему рядом сыну и положил ладонь на его щеку. Князь валгомцев выглядел худо. Стоять ему было трудно, потому он цеплялся за руку мужчины. Женщина держала кружку, наверняка с отваром.
Он при смерти?
Торей произнес несколько слов, и его отец посмотрел на меня, нахмурился.
Я поднялась под его тяжелым взглядом и отряхнула подол. Не нарочно, но выглядело так, словно я выказывала неуважение этому человеку. Да и за что бы мне, шиньянке, уважать валгомского князя? Я росла в ожидании войны между народами, и даже мне, темной девке, было ясно, что только князьям под силу эту войну извести. Наш правитель пытался сгладить беду, готов был отправить свое дитя этим извергам, а они и того не оценили!
Князя вывели из зала. Торей же подошел ко мне и навис, как паук над добычей:
– Из какой ты деревни?
– На кой тебе знать?
Он дернул бровью и опустил подбородок к груди, но улыбнулся так, словно набивался ко мне в женихи.
– Разве мы не договорились дружить?
– Ты всех друзей привязываешь к себе колдовством?
Не успела я договорить, как на плечо Торея легла чья-то ладонь и толкнула его сквозь меня. Мир снова смолк, и я успела напугаться. Отскочив в сторону, увидела: Кисей придавил Торея к стене, заломив ему руки за спину. В весе и росте он явно уступал будущему князю, но был напорист.
Кисей что-то пробурчал на валгомском, отчего Торей тихо засмеялся.
– Говори на общем языке, она не понимает по-нашему.
Взгляд темных глаз метнулся с княжича на меня, и Кисей прищурился. Так пристально отец разглядывал древесину для своих работ: тоже с прищуром, желая выведать все подвохи, отсечь лишнее, извести то, что могло бы навредить изделию.
Кисей расправил плечи:
– Шиньянка?
Его давигорский звучал грубее, будто выговаривать слова было трудно.
Он повернулся к Торею и указал на меня рукой: