Пурез ожидал отца в главной палате. Он восседал на узком троне, закинув ногу на ногу. На нем были темные одежды, кафтан и штаны, до того простецкие, что легко можно было бы спутать князя с кем-то из нашей деревни, если б не золотая шапка на его голове. Усаженная самоцветами, она, казалось, сияла ярче солнца. Не подтолкни отец меня на поклон, я бы так и стояла разинув рот.
– Государь, честь, какая честь, государь, – пролепетал отец и рухнул на пол, прикладываясь к нему лбом снова и снова.
Отца считали лучшим ремесленником на всех Равнинах. В его мастерскую съезжались именитые дворяне, чтобы купить посуду из дуба. В деревне его за это и любили, да и вряд ли бы кто осмелился сказать иное – отца боялись. Нрав у него был скверный, а сам он – крупным и хмурым… Но в те мгновения он бился лбом о пол и сжимался так, словно умолял простить за то, что дышит.
Когда князь остановился подле нас, я склонилась ниже, а отец еще громче запричитал благодарности за приглашение.
– Ремесленник Келемас, – прозвучал мягкий голос.
Князь был настолько прекрасен, что мне не хватило бы слов описать его. Он был высоким, светловолосым, а голубые глаза напоминали васильки. И улыбка его была такой же прекрасной, и даже простая одежда не умаляла его величия.
– Моя лучшая посуда сделана твоими руками. Для меня наша встреча тоже честь.
Он протянул отцу руку, и тот кинулся целовать ее.
Когда с выказыванием уважения было покончено, отец поднялся и позволил мне выпрямиться.
Князь взглянул на меня, и, если бы мое сердце могло биться еще сильнее, оно пробило бы грудь.
– Моя дочь.
Отец без устали повторял, как же несправедлив был к нему Кшай, раз послал ему девку, а не сына, но теперь в его речах звучала гордость. Только через несколько зим я пойму, что меня снарядили в дорогу не просто так: родители надеялись, что я приглянусь князю и он пожелает забрать меня в наложницы. После я схлопотала по лицу за то, что не уродилась красавицей.
Пурез позвал нас за стол, и пока я уплетала лучшие сладости Равнин, он спросил у отца, не хотел бы тот вернуться к кузнечному делу.
По молодости отец жил в Келазе и ковал при дворе оружие. Его изделия славились сталью крепкой, но тонкой и легкой, так что дружинник мог прошагать с таким оружием куда дольше, чем с любым другим. Умение отца было замечено тогдашним князем Пуреем. Он позвал отца ковать мечи для княжеской дружины.
Но случилась беда. Младший сын князя отсек себе руку мечом, который создал отец, – пробрался в мастерскую, пока тот спал. Отца помиловали, но запретили ковать и сослали в Радогу на поля. Там он повстречал маму, и жизнь его сложилась не так уж плохо.
– В Келазе нужен надежный человек, которому я доверю изготавливать оружие, – мягко говорил Пурез. – Я буду счастлив вновь видеть твои мечи и копья в руках шиньянских дружинников.
– Так ведь я же не молод, государь. Да и руки мои уже забыли, как приручать грубую сталь. Но если князь желает, я вернусь! Вернусь!
Пурез улыбнулся и покачал головой.
– Я хочу, чтобы ты пришел по доброй воле. По глупости моего брата тебя изгнали, и пришло время исправить это. Но коли тебе угодно, оставайся в своем доме и продолжай изготовлять славную посуду, а правители других государств пусть завидуют мне. Ты все так же ставишь метки на своих творениях?
Ставил. И даже я, его порождение, носила на левом мизинце кольцо в виде этой отметки – креста с точкой посередине.
Пурез отпустил отца с миром. После этого к нам стали часто наведываться дружинники князя, проверять, не начал ли отец ковать что-нибудь. Теперь я понимала, Пурез отчего-то боялся, что отец решит изготавливать мечи и копья для вражеских земель, но жизнь ему все же сохранил.
Неужели Равнины готовились к войне?
За окном наступал новый день, первый для меня на этих землях. Я просидела у потухшего камина оставшуюся ночь, глядя, как дотлевают угли. Стоило лучам солнца показаться на небосклоне, я перебралась к окну. Отодвинуть плотную ткань не могла, но отыскала небольшой зазор. Через него было видно, как темное небо становилось алым, а золотой круг медленно выплывал из-за горы. Он отражался от воды, и казалось, это и не вода вовсе, а кусочек неба, по которому вот-вот поплывут лодки. Валгомские лодки. Надеюсь, кто-нибудь их потопит.
Я перевела взгляд на дремучий лес, окружавший замок с тех сторон, где не было воды. Ели купались в солнечном свете и едва покачивались от ветра. Скрип стволов вернул меня в ту ночь, когда я последний раз могла чувствовать прохладу, касаться ветвей, ощущать босыми ногами мокрую землю.