Как я очутилась в том лесу?
Со двора донеслась валгомская речь, грубая, громкая. Я дернулась от окна, словно кто-то мог снова ухватить меня за горло, прижать к дереву, приложить сталь к коже.
Позабудь. Это уже случилось.
Я не знала, чем занять себя, и блуждала по комнате. Проходя по новому кругу мимо стола, я заметила, что на нем что-то блестит.
На самом краю лежала золотая монета. Маленькая, с отверстием у края и надломленная, она сверкала так, будто ее начищали каждый день. В середине был изображен всадник, скачущий на коне. Монета казалась мне знакомой и точно была когда-то частью украшения. Обычно такие делали из меди и пришивали к поясам и юбкам для нарядности, но знатные люди могли позволить себе носить монеты из серебра и золота.
Я посмотрела на Торея и окинула взглядом его комнату. Все было темным, мрачным, и трудно было представить, что княжич хотя бы раз надевал что-то нарядное.
Кому принадлежит эта монета?
Я вытянула ее в свой мир и очертила пальцем всадника. Он был выдавлен, так что при жизни я ощутила бы бугорки и неровности, но сейчас казался плоским. Перевернув монету, я ахнула. На другой стороне была оттиснута печать Пуреза – лисья морда. Это была не просто монета, она была с Равнин!
– Положи.
Хриплый голос прозвучал над ухом, и я взвизгнула.
Торей склонился надо мной, почти касаясь своим лбом моего.
– И никогда больше ничего не трогай в этих покоях. Ясно?
– Ясно, – прошипела я.
Откуда у него монета с печатью Пуреза?
Он зыркнул на украшение в моей руке, и я разжала пальцы – монета выскользнула и исчезла.
Мы оставались слишком близко. Торей через мое плечо смотрел на монету, а я – на его шрам у левого глаза. Я впервые стояла так близко к мужчине, чужому мужчине, да еще и врагу в придачу. В груди неприятно щемило, но сдвинуться с места не могла – боялась. Молчание Торея пугало. Что он удумает? Разозлится из-за монеты и снова будет душить? Ударит? Он мог бы.
Но Торей поджал губы и отвел взгляд.
Я будто растревожила ворох воспоминаний, от которых он старался избавиться.
Бросив, что он голоден, княжич шагнул к сундуку в поисках одежды.
Из комнаты мы вышли, когда солнце уже вовсю растапливало снег на валгомских землях. Спускаясь, мы столкнулись с людьми в одеянии дружинников. Их было пятеро, и у четверых одежда выглядела так же, как у тех людей на ступенях: рубахи цвета земли, безрукавки и штаны в тон, поверх безрукавок – латы, а на открытой части спины – медвежья морда, вышитая серебряными нитями. Одеяние же пятого человека отличалось. На груди слева, как и у Торея, была вышита морда медведя, только серебряными нитями.
Увидев княжича, дружинники остановились и поклонились. Он же не пролетел мимо, а задержался и поприветствовал их кивком. Они даже обменялись парой слов с тем, чья одежда походила на княжескую. Торей несколько раз кивнул, соглашаясь с ним.
– Почему у него другая одежда? – Я повернулась в сторону уходящих дружинников. На спине у пятого медведя не было.
– Потому что у него иной чин.
– Какой?
– Не докучай, – пробурчал он и свернул за угол.
Я была уверена, что мы идем в роскошную княжью трапезную, но Торей привел меня на кухню. Это было небольшое помещение с широким и длинным деревянным столом посередине. Подле него стояли лавки, уже местами ободранные. Слева от стола виднелся проход, а в нем – кухарки, готовящие еду. Одна из них зачерпывала поварешкой что-то вроде похлебки и разливала по мискам.
За столом сидели дружинники, у всех – миски с похлебкой и кружки, а между ними лежал нарезанный хлеб. Каждый мужчина прожил свой срок, но это не мешало им говорить наперебой и шутить. Однако с появлением Торея голоса стихли.
Я едва сдержала ухмылку. Веселье при нем всегда исчезало.
Но только я так решила, как дружинники радостно протянули «О-о-о», засуетились и начали двигаться со своих мест, словно каждому хотелось, чтобы княжич сел рядом. Чем ближе мы подходили, тем больше взглядов переходило с Торея на меня.
Княжич сделал немыслимое – улыбнулся всем. Меня он называть не стал, но, сев за стол, попросил об одолжении.
«Не стой над душой», – так это прозвучало.
Я уселась подле края скамьи, на пол, спиной к нему и дружинникам. Мне было омерзительно смотреть на то, как они набивали брюхо перед нападением на мой дом.