Я остановилась, разглядывая серые прожилки на камне, но меня тут же дернуло в сторону.
Нить натянулась.
Торей стоял на верхней ступени, и моему взгляду предстало его изуродованное лицо. Вдоль левой щеки от виска к челюсти тянулся и прятался в щетине рваный шрам, едва светлее кожи, но все же заметный. А по шее стекала багровая кровь.
– Шевелись, – почти одними губами произнес Торей и снова дернул нить. От этого я подалась вперед и запнулась о ступень. Длинные волосы, не стянутые лентой, упали на лицо, и я смахнула их, взглянув на Торея уже не с сочувствием, а с ненавистью.
Проклятый валгомец!
Все казалось сном. Не мог, ну не мог же Кшай и впрямь отдать меня на службу врагам? Я была покладистой, не перечила родителям, чтила богов, подносила дары на праздники и смерть приняла покорно, как и должно шиньянке. Я не заслужила такой участи!
Я сделала шаг и провалилась вперед. Мир смолк, осталась лишь давящая тишина, как будто я приложила ладони к ушам и с силой надавила – и вот Торей уже был позади меня.
Он был ошарашен, а правой рукой медленно провел по своей груди.
Я смотрела на него с не меньшим удивлением.
Я прошла сквозь него?
– Ты прошла сквозь меня? – отрешенно спросил он.
Я прошла сквозь него!
Торей зажмурился и толкнул дверь слева от себя со словами:
– Нет, не стану об этом раздумывать.
Мы оказались в светлой комнате. Сквозь два широких окна пробивался тусклый свет. Возле серых стен стояли сундуки, чуть поодаль – кадушки с травами. На стенах были развешаны сушеные веточки полыни, из котелка у окна шел пар, как от горячей похлебки. На двух столах лежали развернутые свитки, исписанные обрывки пергамента и гусиное перо. Место напоминало отцовскую мастерскую, только здесь мастерили не утварь, а снадобья.
У дальнего окна виднелся узкий проход, ведущий в еще одну комнату.
– Викай, поди сюда! – Торей уперся руками в стол слева от окна.
– Бегу, светлейшество, – раздался глухой ответ.
Светлейшество?
Я повернулась к нему.
– Ты из княжьего рода?
– Рот закрой.
Теперь, когда шрам на его лице был так заметен, Торей казался куда страшнее, и я умолкла.
Молодой, и для сватовства гож. Уж не тот ли это сын валгомского князя, который клялся жениться на княжне Равнин, да исчез?
Я отвернулась. Какая мне разница, кто он? Этот Викай разорвет наш обет, и я отправлюсь в Тоначи. Так заверил Торей по пути сюда, добавив, что ему мерзкие шиньянцы в услужении не нужны.
Казалось, уже ничего не могло удивить, но на стене комнаты, где каждый камушек пропитался ароматами трав, висело копье! Выглядело оно здесь нелепо, как бельмо на глазу. Этот… м-м-м, Викай был дружинником? Помнится, мать говорила: отец хотел положить жизнь на служение шиньянскому князю, хотел быть дружинником, но куда уж простолюдину! Вот и делал копья и мечи, пока со двора не погнали. Мама посмеивалась, мол, любовь к сказаниям о давигорских богатырях, прекрасных княгинях и великих битвах мне досталась от него. Я воображала себя, обычную деревенскую девку, верхом на вороном коне, в одеянии княжьего воина, скачущей по полю боя. Наш храбрый отряд непременно одолел бы врагов и увенчал победу славным пиром. Я воображала себя отважной и свободной. Ну не дуреха ли?
От этих воспоминаний копье на стене стало манящим. Длинное и толстое древко выглядело как крепкий сук, а наконечник был отлит из прочного металла, заостренный, хоть и покрытый пылью. Мне захотелось коснуться кончиком пальца острия, почувствовать его. Но когда я протянула руку – прозрачную, как лед на поверхности колодца, – она прошла насквозь.
На миг я позабыла, что умерла.
Из прохода у окна, покряхтывая, вышел старик. Судя по его виду, ему давно было пора почтить Кшая своим присутствием: серый балахон прибавлял прожитых зим, седые волосы переходили в длинную бороду, а та покоилась на широком брюхе. Густые брови торчали в разные стороны. Завидев меня, он сначала опешил, затем крепко зажмурился, надавил кулаками на глаза и распахнул их.
– Святая Видава, – вырвалось у него. Видать, проверял, не чудится ли.
Торей виновато склонил голову и указал на меня ладонью:
– Я ослушался и ошибся. Помоги.
– Ты и вправду ухо себе отрезал! – Викай бросился к нему и повернул голову Торея боком к себе. Курчавые темные волосы были перепачканы в крови и прилипали к шее, прячась багровыми дорожками за ворот.
Старик сокрушенно охнул:
– Как ты еще дух не испустил!
– Это всего лишь ухо. Я прижег рану.