Торей медленно выпрямился:
– Наконец-то! Давай сюда.
Он протянул руку, но старуха отступила и коварно искривила рот.
– Э н-е-ет, сперва плати, плати. А то кости на место встанут – мигом к двери шмыгнешь, и поминай как звали.
Княжич зарычал от негодования, но поморщился, схватившись за бок.
Элюва же раскачивалась на ступнях и вертела в руках миску. От той шел пар, и металл точно сохранял жар печи, но вирься держала его голыми руками и даже не охала.
– Срезай свою плату, – проворчал он и склонил перед ней голову. – Только шевелись, старуха, умоляю.
Взвизгнув от радости так, что у Торея пробежали мурашки по коже – я ощутила, – Элюва поставила миску перед ним, а сама бросилась за ножом.
Я встала, будто собиралась отбивать княжича, но на самом деле мне не хотелось находиться близко со снадобьем: выглядело оно омерзительно и, уверена, пахло так же.
Вирься подскочила к Торею и с ходу срезала большую прядь волос с его затылка. Темные завитки послушно легли в ладони старухи. Та заверещала, словно это был самый долгожданный дар в ее жизни, а затем шагнула ко мне.
Я стиснула губы, когда ее костлявая ладошка ухватила мою косу. Тонкий палец поддел прядку и вытянул ее из-под ленты. Чирк – и светлые волосы легли поверх темных.
Элюва прижала их к груди и запрыгала по комнате.
Упершись рукой в скамью, Торей поднялся. Стоять ему было трудно, но все же он выпрямился и приподнял подбородок, словно больше не хотел позволить себе казаться слабым. Другой рукой он ухватил миску.
Грозный взгляд заставил старуху смолкнуть. Она повернулась к нам боком и заботливо уложила волосы за пазуху.
– Сколько косточек торчит, столько глотков и надобно.
Торей с жадностью осушил посудину.
Элюва смотрела с восторгом пекаря, чью стряпню наконец-то согласились попробовать. От нее веяло безумием, и хотелось как можно скорее покинуть ее нору.
Торей отдал миску хозяйке и промокнул рукавом губы, красные от снадобья. От мысли, что это была беличья кровь, мне стало дурно.
Внезапно я ощутила боль в боку, словно когти медведя раздирали изнутри, желая вырваться на волю. Не в силах устоять, я рухнула на пол.
– Ава, – донесся обеспокоенный голос Торея.
Он был рядом и держался рукой за стену. Плащ открывал рану.
– Милостивая Светава, – через силу выдохнула я, наблюдая, как кости медленно втягивались в тело Торея, вставали на место.
Проклятое заклинание!
Я закусила губу и зажмурилась.
Терпи, терпи, терпи!
Я уперлась ладонью в пол, стараясь не думать о том, что почти валялась в ногах валгомского княжича и его знахарки-людоедки.
– Ава, извини меня. – Торей опустился подле меня, ему явно стало лучше. – Я ослаб из-за раны и не смог совладать с заклинанием. Не хотел, чтобы тебе было больно.
В его словах звучало сожаление, но я все равно не приняла его помощи и поднялась сама.
– Теперь можем уходить?
Торей внимательно посмотрел на меня, будто ждал, что я все же отвечу на его извинения, но затем кивнул.
Я двинулась к выходу, желая как можно скорее покинуть нору, где так и смердело смертью.
У двери стоял большой деревянный бочонок, в каком обычно хранили мед, и я застыла. Из него, как иссохшие ветви, торчали человеческие руки.
Дыхание сперло. Я разглядывала обглоданные, поломанные пальцы, рваную кожу, открывающую мясо и кости, и мне казалось, что я вот-вот рухну без чувств на пол. Руки были разные: тонкие и изящные, крепкие и жилистые, крошечные и хрупкие.
Ладонь Торея сжала мне рот прежде, чем я закричала от ужаса. Нить коснулась губ, а поверх была его рука. Он оказался позади меня и, ухватив за пояс, притянул к себе.
– Не дай ей причину наброситься на тебя, – прохрипел он мне на ухо. – Хищник. Помнишь?
Она сожрет нас, если я закричу.
Я кивнула.
Торей с облегчением выдохнул, явно радуясь, что подоспел вовремя. Заслонив от меня бочонок, он убрал ладони и посмотрел на вирьсю.
– Благодарю, что выручила, Элюва. Надеюсь, больше не увидимся.
– Тю! Заходите еще, я всегда рада гостям, – добродушно протянула старуха.
– Вот уж нет уж, – буркнула себе под нос я и вышла сквозь закрытую дверь.
Лес тонул в вечерних сумерках. Где-то вдали галдели вороны. Ветер трепал ветви, стряхивая с них последний снег, и качал под безмолвную колыбельную висящие тела.
Тьма дремал возле входа в нору, и мое появление его ничуть не встревожило.
– Уже вечер? – удивилась я. Когда мы входили к старухе, солнце только поднималось над землей.
– В местах, где живут вирьси, время течет иначе. Так люди и теряются в лесу.