— К Робби, — тут же ответил Стивен.
Дастин отвернулся, виновато нахмурившись.
— Ему достаточно своих проблем.
— Другими словами, ты не хочешь, чтобы он разочаровался в тебе, потому что ты, его старший брат-гомик, ну, или педик, — Стивен словно выплюнул эти слова, и его немыслимая боль от невозможности что-либо изменить била точно в цель. Но, даже произнеся их, он помнил, как сам научился контролировать свои чувства. Как хорошо ему удавалось приспосабливаться, сначала ребенком, затем достойным похвалы студентом колледжа и, уже позднее, успешным невозмутимым писателем. И все это, в конце концов, было одиноким, полным отчаяния актом выживания.
Глаза Дастина на мгновение вспыхнули гневом, но затем гнев исчез. Эти слова явно ранили его, но он видел ту же боль, которая отражалась в глазах Стивена. Это были непростые времена и, по мере того, как неопределенная дата приближалась, Дастин все чаще задумывался, что, возможно, Робби был прав, когда говорил, что некоторые слова вырываются наружу только тогда, когда страдание наконец, обретало свой голос.
— Дастин, я устал быть один, устал от затертых воспоминаний, порно и фальшивых парней... пожалуйста, — взмолился Стивен.
— Так вот кто я для тебя — фальшивый парень? — спросил Дастин, словно сосредоточившись на чем-то постороннем.
Стивен решительно покачал головой.
— Нет, ты самый искренний человек, которого я когда-либо встречал. Именно поэтому я… пожалуйста, Дастин, останься.
— Я никогда не говорил тебе, что останусь, Стивен, никогда. Ты знал, что рано или поздно этот день настанет.
Резкость слов Дастина прозвучала глухо среди искренней скорби, которую они скрывали.
Конечно же, Стивену, впрочем, как и Дастину, было это известно. И хотя он втайне надеялся встретить однажды кого-то, кто смог бы заполнить пробелы в его жизни, но никогда не планировал впускать его в свое сердце. По крайней мере, не до тех глубин, до которых добрался Дастин. Это причиняло слишком сильную боль. Для них обоих это не было секретом, но они все же пришли к этому.
И теперь, когда они поняли это и стали одним целым, как же они могут расстаться? Как, когда все, что они когда-либо хотели, стояло перед каждым из них, когда даже расставание на пару минут приносило им страдание? Ах, если бы они были не они… Если бы их прошлое не диктовало бы им, как жить в настоящем или не предопределяло их будущее…
— Я никогда не хотел жить такой жизнью, Стивен. Я хотел быть нормальным, — вдруг произнес Дастин.
— Нормальным? В смысле? Не обманывай себя, Дастин. На самом деле ты никогда этого не хотел. Ты хотел тот блестящий ярлык, который навешивает общество на каждого натурала, обозначая его нормальность, даже если он в детстве дрочил со своими друзьями, — возразил Стивен.
— Разве это плохо? — спросил его Дастин, который, казалось, уже устал от этого спора.
Стивен выдохнул. Он не хотел, чтобы все так закончилось, не хотел, чтобы Дастин оставил его с гневом в сердце.
— Это не плохо, Дастин, но мы сейчас не об этом говорим. Это твоя жизнь, твоя единственная жизнь, в которой у тебя есть ровно один шанс быть счастливым. Когда же ты получишь свой шанс? Когда же жизненные потребности будут отброшены в сторону, чтобы ты тоже мог обрести покой?
Дастин опустил взгляд в пол.
— Дело не всегда в том, чего ты хочешь, Стивен. Во многом это связано с тем, что правильно, а не с тем, что делает нас счастливыми. Для меня вернуться домой и присматривать за Робби — вот что правильно.
— Ковбойский путь, — процедил Стивен. Это псевдорелигиозное кредо, как он думал. Когда Дастин появился в его жизни, Стивен внимательно прислушался к себе и своим ощущениям. Он оглядел все пустые закоулки своей души и заметил дуновение свежего ветерка, который сквозь мелкие щели пронесся по ним, подарив ему ложную надежду на шанс обрести счастье.
Но только когда ветер утих, когда Дастин замедлил свое движение, Стивен ощутил себя живым ростком, попавшим в благодатную почву, в которой он мог укорениться и спокойно расти. И Дастин для него был той самой почвой — густой, темной, мягкой, питающей его корни.
— Честно говоря, не знаю, остался бы я здесь, если бы все было иначе, — сказал ему Дастин. — Мне очень жаль, Стивен. Я знаю, что это не то, что ты хочешь услышать, и, возможно, со временем все изменится, но не сейчас.
И вот, корни его жизни снова были вырваны из земли; только на этот раз они проросли так глубоко и сильно, что он понял, что не сможет пережить этого.
— Значит, ты никогда не любил меня, несмотря на то что говорил, — выдавил он из себя.
Но Дастин никогда не произносил этих трех слов, и Стивен всегда беспокоился по этому поводу. А что, если бы не он, а кто-то другой вышел из паба в тот момент, когда Дастин подъехал туда на такси? И не Стивен, а тот мужчина гонялся бы теперь за его воздушными шарами? Это ведь мог быть кто угодно? И кому довелось бы теперь слушать, как с каждым уколом булавки воздушные шары, оглушительно лопаясь, возвращают его с небес на землю?
Дастин посмотрел ему прямо в глаза.
— Дело совсем не в этом, Стивен. Проблема здесь в том, что, по твоему мнению, любовь может исцелить всю боль, как происходит с персонажами в книгах. Это не так просто, Стивен, и не так просто, несмотря на всех твоих поэтов и то, как бы нам хотелось, чтобы это было правдой. Но это не так. Любовь не может исправить ни меня, ни тебя. Это не слабительное, которое просто помогает нам избавиться от всего дерьма, что копится в нас и о котором мы предпочли бы забыть.
— Меня могут сломать. Мне все равно. Я не буду просить, чтобы меня потом починили, — сказал Стивен, хватаясь за что-то, что он надеялся изменить в этот момент.
— Я против этого, ради нас обоих.
— А как насчет младшего Беннета? — внезапно спросил Стивен.
Несмотря на то, что Робби и мисс Эмили думали о его поступлении в армию или подумали об этом позже, именно Беннет-младший был той самой причиной, по которой Дастин решил пойти в армию. И той же причиной, по которой он ушел в тот вечер, когда встретил Стивена.
Дастин тогда сидел у Мелвина и ждал, когда Робби закончит работу, чтобы они вместе могли отправиться на рыбалку. Сидя в закусочной и поглядывая в окно, он стал свидетелем того, как пожилая дама выехала со стоянки прямо перед Беннетом-младшим, который несся, не разбирая дороги.