— Все устроится, — заявил он.
Хупер глянул на него:
— Что устроится?
— Да все это, — ответил Бейб. — Мы свое вернем.
— Это как, Милашка? — проговорил Стаффи.
— Да уж как-нибудь.
У Бейба снова затрещала голова. Это все из-за разговоров про деньги. И из-за того, что творится в мире: большевики скидывают царя, кайзер топчет Европу, анархисты швыряют бомбы на улицах вот этой вот страны, взрывают что ни попадя, от праздничных шествий до почтовых ящиков. Люди злятся, люди погибают в окопах и устраивают демонстрации, отказываясь работать. И все это как-то связано с деньгами. Уж это-то Бейб понимал. Но он терпеть не мог об этом думать. Он любил деньги, очень даже любил, и зашибал порядочно, и ему хотелось зашибать еще больше. Бейбу нравился его новый мотороллер, ему нравилось покупать дорогие сигары, останавливаться в роскошных номерах и в баре ставить всем выпивку. Но думать о деньгах, говорить о деньгах — это он ненавидел. Ему просто хотелось попасть в Бостон, повеселиться по полной. Площадь Гавернорс-сквер так и кишит борделями и шикарными барами. Скоро зима; ему хотелось поразвлечься, пока можно, пока еще не выпал снег и не настали холода. Пока он снова не засел в Садбери вместе с Элен.
Он хлопнул Гарри по плечу и повторил:
— Все как-нибудь наладится. Вот увидишь.
Гарри Хупер посмотрел на свое плечо. Посмотрел на поле. Посмотрел на Рута. Тот улыбнулся.
— Будь хорошим мальчиком, Бейб, — промолвил он. — А разговоры оставь взрослым дядям.
И Гарри Хупер повернулся к нему спиной. На голове у Гарри красовалась соломенная шляпа-канотье, слегка сдвинутая на затылок. Рут терпеть не мог канотье, у него было слишком круглое, полное лицо, и в соломенной шляпе он выглядел точно ребенок на маскараде. Он представил себе, как срывает с Гарри шляпу и закидывает ее на крышу вагона.
Гарри не спеша двинулся к середине поля, ведя под локоть Стаффи Макинниса и наклонив голову.
Бейб подобрал камень и окинул взглядом спину Гарри Хупера, его полосатый пиджак, представил себе кетчерскую рукавицу, представил звук, с каким камень ударяет в хребет. Но тут он услышал другой резкий звук, не воображаемый, а самый настоящий: отдаленный треск, напоминающий треск полена в камине. Он посмотрел на восток, туда, где поле окаймляла цепочка деревьев. Он слышал, как позади негромко свистит и шипит поезд, он слышал нестройные голоса игроков и шелест травы. За его спиной прошли два инженера, толкуя о том, что на ремонт уйдет два часа, а то и три, и Рут подумал: «Еще два часа торчать в этой проклятой дыре?» — и тут он услышал это снова, дальний сухой треск, и понял, что по ту сторону рощицы кто-то играет в бейсбол.
Никем не замеченный, он в одиночестве пересек поле. Звуки игры все приближались: свистки, шарканье ног, влажные шлепки мяча. Он снял пальто, потому что было жарко, и, пройдя между деревьями, увидел, что игроки как раз меняются местами.
Все они были цветные.
Он остановился и кивнул центровому, бежавшему занять свое место в нескольких ярдах от него, и центровой коротко кивнул ему в ответ, а потом скользнул взглядом по ряду деревьев, словно определяя, нет ли там на подходе еще парочки белых. Затем он повернулся к Бейбу спиной и, согнувшись, положил на одно колено голую руку, а на другое — руку в перчатке. Здоровенный парень, такой же широкий в плечах, как Бейб, но (Бейб вынужден был это признать) не с такой толстой задницей.
Питчер даром времени не терял. Он, особо не напрягаясь, взмахнул своей чертовски длинной рукой, словно запуская камень в полет через океан. Бейб даже со своего места видел, что мяч промчался над пластиной домашней базы с бешеной скоростью. Бэттер сделал молниеносный рывок, но все равно не дотянул с полфута.
Но вот новый удар, мощнейший, слышится громкий треск расщепившейся биты, и мяч, казалось нацеленный прямо в него, лениво взмывает в голубое небо, точно утка, решившая поплавать на спине. Центровой припадает на одну ногу, раскрывает перчатку, и мяч плюхается в ее недра.
Руту никогда в жизни не проверяли зрение. Да он бы и не дал. Зрение у него всегда было отменное. Он различал узор на перьях падающего камнем ястреба в сотне ярдов над головой. Летящие мячи казались Бейбу огромными и медлительными. А когда он подавал, рукавица кетчера [3] напоминала ему подушку.
Так что он даже на таком расстоянии разглядел, что у следующего бэттера, маленького, худенького, лицо попорчено, пересечено какими-то багровыми рубцами. А сам он весь как сжатая пружина, как гончий пес перед охотой — подрагивает, подпрыгивает. Наклонился над базой, словно изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выскочить из собственной шкуры. Рут уже понимал, что этот негритос сейчас взовьется стрелой, но даже он не готов был к такой стремительности.