Заглядываю в кувшин — отвар кончился.
— Прости, пока нет горячей воды, — она по-прежнему наблюдает за мной.
— Не нужно. Налей, пожалуйста в кувшин воды… — пододвигаю к ней кувшин. Самому бы подняться и наполнить, но…
— Пустяки, ведро ко мне ближе.
Несправедливо заставлять её подходить к ведру. Но проклятая слабость мешает мне даже подняться с лавки. Сам понимаю, какое жидкое и никчёмное оправдание, но делать лишние движения не хочется…
В наполненный водой кувшин бросаю сухие листья мяты, прижимаю ладони к кувшину и мысленно проговариваю заклинание.
Вода нагревается, кувшин начинает жечь ладони. Горячо, но так хочется согреться.
— Тебе холодно? Принести одеяло?
Почему её так заботит моё состояние? Ведь от меня ей никакой пользы, лишь страдания.
— Не надо, обойдусь.
— Тебе нужно согреться.
Разве может какой-то кусок толстой ткани согреть мою душу, успокоить меня?
Пока согревал руки, пытаясь отвлечься от дум, Алина принесла одеяло и накинула мне на плечи.
— Так лучше?
— Лучше. Спасибо тебе.
В ответ робкая улыбка. Захотелось как-нибудь её развлечь, вытащить из её скучной жизни, перенести в иной, сказочный мир.
— Тебе нравятся легенды?
— Да, но я нечасто слышу их.
— Хочешь, расскажу мою любимую?
— Расскажи, — девушка усаживается напротив меня.
Старался рассказывать как можно лучше, чтоб ей понравилось. Начал рассказывать вторую легенду, досказав, начал третью. Было непривычно столько говорить, было непривычно иметь заинтересованного слушателя.
К обеду подошёл второй слушатель — сонный Эндарс. К вечеру явился Роман, брат Алины. День как-то быстро закончился, — очень уж поспешно спустилась на город темнота. Потянуло на сон, и мы разошлись: Алина направилась в свою комнату, а мы втроём в свою.
Прячась под старым одеялом, думал о прошедшем дне. Вроде бы ничего особенного не случилось, но на душе было легко и радостно. Мои планы мести ещё более померкли. Я ровно ничего не сделал сегодня, чтобы приблизить осуществление мечты, но упрёками донимать себя не стал. Мне уже ни мстить не хотелось, ни думать о мести. Отложил думы на завтра. Где твоё упорство и стремление к цели, Кан? Вопросы завтра, завтра…
Блаженно потянувшись, взбив кулаком подушку, чтоб моей голове было удобнее лежать, растянулся на спине. Закрыл глаза и увидел перед собой Алину, а потом…
Я стал мальчишкой семи лет, Алине было примерно столько же. Мне всё равно, что она родилась намного позже меня и мы не могли одновременно быть детьми.
Взявшись за руки, мы бежали по большому лугу. Бежали в рассветных лучах. Нас окружал медовый запах трав: сладкий, чуть терпкий запах цветущей пижмы и немного горький запах тысячелистника. Вокруг на стеблях и листьях трав искрила роса. Луг, казалось, никогда не кончится.
Мы бежали, не останавливаясь, переглядываясь и весело смеясь. Наш смех звенел над лугом и уносился в другие луга.
На следующий день я опять рассказывал им легенды. Какие-то вспоминал, какие-то придумывал. Эндарс с самого утра сидел на кухне вместе со мной и Алиной. Ещё недавно он бросал на меня скептические взгляды, а теперь серьёзно заинтересовался моими легендами. Повод подозревать меня у него был. Похоже, кроме нас в Светополье и его столице магов не было. И как в таком случае ему не предположить, будто я и есть тот самый задиристый маг, который дважды бил его кружки в трактире, настаивал на поединке, и, будучи обездвижен его заклинанием, бросил ему в спину своё, из-за которого он заболел? Меня не мучила совесть. Не он первый, кого я пытался разозлить, чтобы помериться силами. И возможно, мы ещё сойдёмся в поединке. Жаль, сейчас меня почти не прикрывает иллюзия, и он видит моё лицо. Девушка же осмелела, заулыбалась. Её синие глаза лучились. Поймал себя на желании остаться с ней ещё на несколько дней.
Вечером, в темноте, долго представлял себе лицо Алины. Вспоминал, как она просила назвать моё настоящее имя. Я не жалел, что сказал его. Вспоминал благодарность, зажёгшуюся в её глазах. В тот вечер не хотел думать о чём-то грустном, не хотел мстить. Было непривычно спокойно на душе. Засыпая, вспоминал её заботливые руки, накрывающие меня одеялом. Ночью она опять появилась в моём сне.
Вначале вижу её в высоких и душистых травах некошеного луга. Снова мальчишка. Она опять девчонка. Кажется, мне было восемь. Уже прошёл тот страшный день. Странно, память о нём сохранялась, но боль как будто пропала. Бескрайнее море надежды на что-то светлое плескалось в моей душе.
Найдя девочку, протянул ей руку:
— Побежим опять, а?
Она кивнула, улыбнулась, и мы опять побежали. Казалось, мы летим над землёй, перебирая ногами, смеёмся.
И вдруг мы взаправду взлетели в голубое небо с пушистыми облаками. А под нами тянулись реки и луга, дороги и перелески. И на всю эту красоту сыпался наш счастливый смех. Свобода… от бед… от грусти… от прошлого… только небо. И её синие-синие глаза…
Моя жизнь заискрилась новыми красками. За пару дней я стал по-настоящему счастлив. Прошедшие годы не угнетали меня. Но они напомнили о моих родителях, о моём горе.
Спокойствие во мне вступило в поединок с ненавистью. Оно немного охладило мою ненависть, а потом почти исчезло. Я не решался ни отвергнуть прежние планы, ни выбрать новые. Мне не хотелось срываться с места, но тянуло отомстить. Сам себе сказал я когда-то, что не полезу во дворец, пока не стану искусным воином и магом. Я ещё не знал, достаточно ли выучился, чтобы пойти и осуществить месть. Ни придумывать, ни рассказывать легенды мне не хотелось. Слова не желали слезать с языка. За годы одиночества я отвык говорить и лишь ненадолго изменил привычке. Всё-таки вредно слишком долго молчать: в какой-то миг срываешься и уже трудно остановиться, пока не выговоришься. Ночью этого дня не смог уснуть. Наверное, устал за десяток лет, проведённых в поисках противников, потому и не хочу больше двигаться вперёд.
Вырвали меня из мучительных раздумий и борьбы с самим собой полоски света, пробивавшиеся в щели между ставнями. Скоро проснутся Алина и Роман. Она начнёт готовить брату завтрак, откидывая со лба прядки волос левой рукой, вопросительно заглядывая ему в глаза, улыбаясь его шуткам. Отщипнёт кусочек хлеба, непременно от корочки, и непременно от верхней корочки. Ей отчего-то нравятся именно верхние корочки хлеба. Хлеб она частенько ест с нижней корочки, оставляя верхнюю корочку напоследок. Когда на кухне появится Эндарс, ему она только кивнёт, как и мне, когда я вхожу на кухню. Светловолосый умоется, сядет за стол спиной к окну. Я, как обычно, сяду напротив неё. Эндарс начнёт задумчиво вертеть в пальцах широкий медальон, с которым никогда не расстаётся, а я продолжу размышлять о чём-то своём, иногда выплывая из своих дум, и, незаметно для всех, заглядывая в синие глаза.
Осознание случившегося вспыхнуло неожиданно. Какие-то звуки спящей столицы, сонное дыхание Романа и Эндарса, моё дыхание я вдруг перестал слышать, пронзённый новой мыслью, объяснявшей странности недавних дней.
Никогда не ожидал, что когда-нибудь кого-нибудь полюблю. Жил себе, не задумываясь, что же такое любовь. Размышления, тренировки не оставляли времени думать о ней. Ненависть, даже затухая, почти не пускала каких-либо иных чувств в моё сёрдце. Победы в поединках нисколько не радовали меня. Иногда прорывалось нечто прежнее, неизменное: какой-то цветок, вид, необычный закат привлекали мой взгляд. Некоторый интерес вызывали легенды разных народов и стран.
Теперь я был растерян, не знал, что делать с этим чувством, с моей жизнью. Когда-то решил отомстить, а теперь захотел постоянно быть рядом с ней, видеть ставшие такими родными синие глаза. Целый день прислушивался к себе и не обнаружил желания исполнять мои давние планы. Ничего жестокого делать не хотелось. Лишь напомнить о себе, отобрать у проклятого короля какую-то дорогую ему вещь. Настолько дорогую, чтобы моя месть за родителей оказалась исполненной. Теперь даже взрослым родственникам мстить не хочу, хотя когда-то зарекался не трогать лишь детей. Сам себе стал ненавистен теперь.