После того, уже перед самой войной, Сталин сделал нужные выводы и, упрочняя свою государственную власть, занял-таки должность Председателя Народных комиссаров, то есть, стал главой Правительства. (Или, как сегодня говорят те, кто молится на Запад, Премьер-министром. Лично мне этот термин даже повторять противно – читайте Конституцию, господа! Нет и не было такой должности ни в СССР, ни в современной РФ!)
После этого заговорщикам стало значительно труднее сместить Сталина. Потому возросло стремление его убить. Попыток они предприняли много, одна из них намечалась Тухачевским, до сих пор без оснований прославляемым, на Первомайский парад 1937 года. Убийство намечалось прямо на трибуне Мавзолея. Но удалось убить Сталина лишь после войны, уже в марте 1953-го.
Захвативший власть после убийства Сталина Хрущев сделал борьбу с ним, даже мертвым, главной частью внутренней политики правящей верхушки СССР. Лизоблюды, не мешкая, изобрели столь удобный для оправдания многих врагов народа культ личности, объяснив этим странным культом искреннее уважение к Сталину благодарного народа; и пошло, и поехало с этим пресловутым культом!
Эту чудовищную ложь, порочившую не только мертвого Сталина, но и всю выдающуюся историю нашей страны при нём, простой народ, который не держался за свои должности, воспринимал с возмущением, с неприятием, с недоверием. Но постепенно он к этой лжи, искусно вдалбливаемой ежедневно в каждую голову, привык, успокоился и забыл всю правду, не пытаясь добиться ее торжества.
Плохоньким, надо это признать, оказался наш народ! Сталин во всём защищал его интересы, старался его поднять на уровень великого, и ведь поднял и великой индустриализацией, и коллективизацией, и победой в чудовищной войне, и международным безоговорочным признанием его величайших достижений, но народ своего заслуженного и подло оболганного вождя, даже понимая совершаемые над ним гадости, защищать не стал. Плохоньким оказался народ!
Правда, есть ему небольшое оправдание. Он поначалу с надеждой поглядывал на тех, кто гордо носил партбилет: восстали бы они – коммунисты – поддержал бы и народ! Ведь коммунисты всегда, как внушали этому народу, шли впереди, были там, где трудней!
Но в то время и их, так называемых коммунистов, основательно придавили по одному в их же первичных партийных организациях. Там отдельно, на первый взгляд, доверительно, чтобы якобы не травмировать простой народ нелицеприятной правдой о любимом вожде, выливали ушаты грязи на Сталина, оказавшегося со слов Хрущева якобы деспотом и тираном.
И обалдевшие от столь непривычного подхода коммунисты – «честь и совесть партии» – послушно и трусливо помалкивали! Кто-то в недоумении, кто-то по трусости, кто-то потому, что молчали остальные, а в одиночку за правду бросаться в бой им было страшновато! Так было лишь на фронте, где враг известен каждому, и бороться с ним были обязаны все! Тогда это было почетно! Здесь же требовалось самому понять, что враг вырядился в форму высшего руководства страны, и самому принять решение на его уничтожение. Такое с тонкой кишкой не сотворить, поскольку этот враг над всеми обладал государственной властью и был способен истинных борцов за народ самих выставить врагами этого народа и уничтожить! Для такого подвига, для такого служения народу требовалось особое мужество!
Но Хрущеву в то время уже стало ясно, что перед ним отнюдь не сталинская партия! Не организованная и решительная партия большевиков! А нынешняя повидлообразная масса «коммунистов» не способна на большие дела и, тем более, на подвиги! Она послушна, она инертна и труслива! «Значит, дело сделано!» – облегченно вздохнул Хрущев, до этого боявшийся, что оболгать Сталина безнаказанно ему не позволят настоящие коммунисты. Увы! Таковых на тот момент не нашлось!
Но об этом в другой раз, а пока вернусь-ка к тому вопросу, благо время имеется, на который не ответил в своих рассуждениях ранее, закопавшись в репрессиях.
Думаю, что слепоте народа, не распознавшего гнилость руководства во главе с Хрущевым и Брежневым, ещё способствовала и общая расслабленность в стране, обусловленная давним отсутствием большой войны, как символа самой страшной беды, требовавшей непременного объединения всего населения. Мирное время людей расслабило. Они перестали бояться за себя и своих детей, как это было еще недавно, в прежние времена. Теперь они всё более заботились о собственном благополучии, накоплении, приобретении, а не о безопасности страны, за которую перестали чувствовать личную ответственность. «Может, само собой рассосётся, без меня; может, найдутся другие герои и патриоты, а я отсижусь, жирок накопленный поберегу, который дался мне нелегко!»