– Странно! – удивился я. – Мне кажется, вам теперь было бы лучше в военном госпитале работать, а не здесь!
– Работать с пользой можно везде, но здесь многое мне показалось интереснее. В армии ведь люди хотя и болеют, но всё-таки они, скорее, здоровые, нежели больные! Да и с вами, Александр Фёдорович, я хотел поговорить совсем не об этом.
– Слушаю вас внимательно, Алексей Алексеевич!
– Вот и хорошо! Еще тогда я заметил, что среди и больных, и раненых находились некоторые, совсем морально раздавленные. Это сложно объяснить словами, но сразу бросается в глаза. Вот они-то и умирали, раздавленные. Тут дело даже не в силе воли, а в том, чтобы абсолютно верить в своё выздоровление! Если человек твердит себе, что не имеет права умереть, умереть именно теперь, то, как это на первый взгляд странно ни звучит, он обязательно выживет! Эта уверенность спасает его как молитва, как заклинание! Но и молитва, и заклинание воздействуют ведь не на что иное, а на психику человека! Следовательно, в вопросах выздоровления психика обладает некой самостоятельностью. Выходит, она способна вытянуть организм из тяжелого состояния! Значит, в помощь врачу следует непременно подключать психику больного! Вы понимаете меня?
– Вполне! А не задумывались ли вы, что всё обстоит как раз наоборот? Может, обреченный человек становится морально раздавленным именно оттого, что знает свою незавидную участь? Непонятным нам образом, но знает наверняка!
– Нет, нет! Это не так! Я проверял! Это не так! – несколько многословно, но спокойно и уверено возразил Алексей Алексеевич.
– Очень интересно, как же вы это проверяли? – усомнился я.
Он посмотрел на меня с доброжелательной улыбкой, которая скорее одобряла моё недоверие, делая его ответ в его же глазах более значительным.
– Проверял я это тогда. Проверял с пристрастием! Проверял, чтобы самому не спутать следствие с причиной. Я выбирал тех самых, морально раздавленных, и начинал сам укреплять их уверенность в выздоровлении, и в необходимости выздоровления, и в недопустимости смерти из-за ранения, и из-за минутной их слабости… Понимаете, их лечили теми же лекарствами, что и остальных, но к контрольной группе больных я в большей мере применял укрепляющую психотерапию! И они выкарабкивались! Разве это не доказательство? – уверено закончил Алексей Алексеевич.
– И теперь, как я понимаю, вы решили применить свою психотерапию ко мне? Но я и сам не раскисаю! Вот, лежу, мозгами шевелю и жизни радуюсь!
– Всё несколько иначе! Лучше бы не я, а вы сами психотерапией занялись. Ведь ваш случай, куда проще, нежели у тех мальчишек. Это только вам он кажется сложнее и непонятнее, чем в действительности. Да ещё вашим врачам, поскольку они привыкли всегда на что-то хорошо апробированное опираться. Так им в случае возможной неудачи жить спокойнее!
– Я и не прочь этим заняться! Но как от теории перейти к практике?
– В этом-то я и прошу вас принять участие. Ведь у вас кроме личной заинтересованности в этом деле есть и соответствующая квалификация.
Я засмеялся тому хитрому подходу, который применил ко мне Алексей Алексеевич, но кивком согласился.
31
В палату осторожно, как это бывает впервые, вошел сухощавый человек с приятной внешностью и живым умным взглядом. С одной стороны в нём сразу угадывалась особая выдержанность и скромность, а с другой, почему-то большая физическая сила, которую обычно ассоциируют с могучей фигурой, но ему природа ее явно не предоставила. Он был, пожалуй, излишне суховат, хотя, судя по шее, чрезвычайно жилист.
– Здравствуйте, Александр Фёдорович! – обратился он ко мне с непонятой мною радостью на лице. – Вот, пришёл к вам, чтобы познакомиться. Меня зовут Борисом. Борис Иннокентьевич, – поправился он. – Фамилия моя Соколовский.
– Вы же не врач? – выразил я в лоб ему свое наблюдение. – Врачи к больным обращаются иначе, да и халаты надевают в рукава…
Посетитель сдержанно усмехнулся:
– Неплохая наблюдательность! Вы правы! Просто я заинтересовался – мне внучка о вас с восторгом рассказывала… Она ваша студентка и, можно сказать, поклонница. Ну, а я на фоне её рассказов и об остальных преподавателях университета, и о современных в нём порядках, для меня непонятных, вами весьма заинтересовался. Признаюсь, мне давно хотелось с вами познакомиться, да нескоро дела делаются! А тут спросил как-то внучку, так она меня своей новостью и огорошила. Узнал, какая беда с вами приключилось в ходе лекции… Я ее через несколько дней опять спрашиваю: «Ну и как теперь самочувствие вашего профессора? Уже посещали его в больнице?» А она мне: «Нет! Мы боялись, что перед экзаменами это будет некрасиво истолковано!»