– Прямо-таки ненормальные сложности при общении с нормальными людьми! – удивился я. – Если человек вам близок по духу, если вы его уважаете за его добросовестный труд, так и поддерживайте во всём! А у вас странные соображения возникают! Как бы кто-то, да как бы что-то! – пожурил я её тогда! – открылся мне Борис Иннокентьевич. – Именно тогда я и решил с визитом к вам не тянуть. Конечно же, с этого пояснения мне и следовало начинать наш разговор, да как-то само собой по-другому вышло… Вы инициативу перехватили.
Он мне всё больше нравился. Говорил спокойно, не давил ни громкостью, ни интонациями, но получалось у него всё очень внушительно и при этом тепло и доверительно. И внучкой занимается, не отпускает её одну на произвол в хищную среду, и ситуацией в университете интересуется, и сейчас, хотя и косвенно, но не очень-то одобрил эту самую ситуацию… Как и я. В общем, наш человек. А уж при моей оторванности в этой больничной палате от жизни его появление для меня – целое событие.
– Борис Иннокентьевич! – обратился я к нему приветливо. – В нашей палате стульев нет! Здесь не залеживаются и не засиживаются… Это я у них – почти как икона в красном углу! Так что, подсаживайтесь на край кровати, хотя и она не удобна для сидения.
– Не беспокойтесь! Я на спинку обопрусь… Вот, принёс вам натуральных витаминов! – Он положил на тумбочку крупные красивые яблоки и мандарины. – И веточку еловую возьмите; пахнет приятно! Всё-таки, Новый год скоро. И еще! Я успел поговорить с вашими врачами; они, можете быть спокойны, на ваш счёт настроены оптимистично. Говорят, только давление еще подрегулируют, и будете в порядке! – повествовал он спокойно, доброжелательно, но с ощутимым достоинством.
– Борис Иннокентьевич! Вы, случаем, не «афганец»?
– К чему вы это? – он помолчал, видимо, решая, стоит ли открыться. – Впрочем, был когда-то… Немного! – по его улыбке я догадался, что передо мной именно тот человек, герой случайного для меня очерка, прочитанного давным-давно в какой-то центральной газете! И ведь я до сих пор помню… Похож! Я после того очерка им безмерно восхищался. Вот это человек! Подлинный герой! Даже с женой стал обсуждать, но ее это не заинтересовало: «Для меня ты всегда лучше всех!» – отговорилось супруга, возившаяся на кухне.
Теперь Борис Иннокентьевич скромно улыбался, не воспользовавшись удобным случаем, чтобы похвалиться своими заслугами. А ведь ему было чем гордиться, было и чем хвалиться!
– Я вспомнил то крупное фото в газете! – обрадовался я. – В середине восьмидесятых? Афганистан; кажется, капитан-контрразведчик; Герой Советского Союза. Это же были вы? Восхищен! А ваш нынешний интерес ко мне – и честь для меня, и радость большая! Спасибо, что посетили!
– Завидная у вас память! – он опять перевел разговор с себя на меня! – Тридцать лет прошло! Уже и Союза давно нет, а вы помните…
– С памятью как раз проблем появилось полно. Инсульт-то в мозги целится, а коль она пуста, бьет по тому, что в ней осталось! Мой случай! – я усмехнулся. – Но, как ни странно, не без некоторой пользы! Вы можете не верить, но такие умные мысли появились! Одна за другой рождаются! И все от инсульта! Спасибо и ему! Вот только забываю всё стремительно! Потому писать левой учусь, тогда смогу записывать! – я слегка приподнял правую руку с лангеткой, сковавшей пальцы, поясняя смысл своих слов.
Борис Иннокентьевич улыбнулся моей шутке:
– С вашим настроем вы совсем скоро к своим студентам вернетесь. Они вас ждут! А с рукой-то что случилось?
– Сам не знаю! – засмеялся я, оправдываясь. – Уже в палате врачи обратили на нее внимание, потому как распухла по локоть… Выяснили, что какая-то косточка в кисти сломана. Возможно, когда падал, отхватил себе дополнительный сюрприз!
– Поскольку вы не унываете, то скоро всё образуется! – опять обнадежил меня гость. – Тех, кто не унывает, жизнь сама обычно для высоких миссий выбирает!
– Вы уж скажете! Какие у меня миссии – подняться бы! К слову, простите мой интерес, Борис Иннокентьевич! Пользуюсь случаем, чтобы спросить не постороннего к этим событиям человека! Вы теперь, именно теперь, сегодня, как считаете? Стоило нам ввязываться в ту войну? – не удержался я от вопроса, всегда меня волновавшего.
– Честно? – спросил Борис Иннокентьевич, видимо, обдумывая ответ.