— Коко!.. — Это ласковое прозвище в его устах было воплощением отчаянной мольбы. — Я люблю тебя. Твой дом стал домом для моих детей. Мы так или иначе тесно связаны друг с другом. Пожалуйста, не рви эту ниточку. Я не могу без тебя жить.
Она была благодарна ему за то, что он не подошел к ней: самое легкое прикосновение могло лишить ее сил Подавив в себе приступ сентиментальности, она произнесла четким голосом:
— Я не вернусь в «Бель Респиро». Ты можешь жить там со своей семьей, сколько хочешь. Но не жди от меня, что я буду играть роль радушной хозяйки.
— Я без тебя умру.
Она отрицательно покачала головой. Сердце разры валось от боли, но какое это имело значение!
Глава тринадцатая
Рождественская суета наконец-то пошла на убыль. Париж погрузился в спокойный зимний сон. Габриэль, наконец, почувствовала, что снова может дышать. В последние дни перед Сочельником куда бы она ни пошла, ей казалось, будто она вот-вот задохнется в огромной толпе людей, которая, как вулканическая лава, заполнила универмаги и магазины на Гран Бульвар. В ателье и примыкающем к нему магазине сотрудницы сбивались с ног, один за другим приходили мужчины, чтобы в последний момент еще успеть купить подарок жене, любимой женщине, матери, сестре, дочери или еще какому-нибудь члену семьи женского пола. Ведь французские семьи отличаются многочисленностью.
Для Габриэль Рождество по многим причинам перестало быть праздником. Приближалась годовщина смерти Боя, и она словно заново переживала те чудовищные минуты, когда Этьен Бальсан сообщил ей, что Бой уже никогда не вернется. Она даже иногда жалела, что прогнала Стравинского — утонув в его любви, она могла бы забыть обо всем хоть на время. Друзья не могли заменить ей возлюбленного — как ни старались Мися и Хосе, и даже Этьен, пригласивший ее погостить в Руалье. Вместо того чтобы впустить Игоря в свою жизнь, она отправила подарки его жене и детям. И только потом узнала, что православные христиане празднуют Рождество не двадцать пятого декабря, а позже, в день Богоявления.
Тем временем покупательский пыл католиков и протестантов все больше набирал обороты, и цены на ароматы были высокими. Когда в понедельник после праздников Габриэль не спеша прогуливалась по парфюмерному отделу «Галери Лафайет», ее взгляду предстали пустые полки, которые еще совсем недавно буквально ломились от красивых коробочек с драгоценными флаконами внутри. Франсуа Коти, вероятно, досталась самая большая прибыль, но Поль Пуаре и братья Герлен, скорее всего, не сильно от него отставали. Габриэль досадовала, что другим с легкостью удавалось то, чего она добивалась так безуспешно. Она уже почти потеряла надежду отыскать формулу своей туалетной воды. Рукописи Екатерины и Марии Медичи обошлись ей в целых шесть тысяч франков, но оказались совершенно бесполезными. Специально нанятый историк обнаружил в них ровно столько, сколько химики Коти в носовом платке — то есть ничего, что могло бы ее порадовать. Мися в очередной раз оказалась права — надо было ее послушаться.
У дверей «Галери Лафайет» портье подозвал такси. До «Кафе де ля Пэ», где они с Мисей договорились встретиться, было всего пару шагов, но начинающийся дождь со снегом не располагал к прогулке.
В кафе на первом этаже «Гранд-отеля» было не так многолюдно, как обычно. Огромный зал с изящными колоннами и великолепными фресками всегда был битком набит посетителями, свободных столиков было не найти, а дополнительные стулья загромождали проходы, чрезвычайно осложняя работу официантов. Но сегодня тут было на удивление свободно, так что Габриэль сразу заметила подругу, хотя ту и загораживала кадка с пальмой. Мисина фетровая шляпка от Шанель была отличным опознавательным знаком.
— Ты сегодня рано, — констатировала Габриэль после традиционных приветственных поцелуев.
— А вот ты опоздала, — с улыбкой пожурила Мися. — Надеюсь, кофе, который я тебе заказала, еще не превратился в мороженое.
Габриэль со вздохом пожала плечами и опустилась на стул, услужливо пододвинутый официантом.
— Прости, в «Галери Лафайет» я забыла о времени, — призналась она и, взглянув на молодого человека за ее спиной протягивающего меню, добавила: — Спасибо, кофе у меня уже есть, больше пока ничего не нужно.
— Шампанского мы выпьем позже, — уверенно сказала Мися. — Нужно выпить за то, что Игорь Стравинский больше тебя не донимает, — продолжила она, когда официант удалился.
— Я не видела его с премьеры, — поспешно ответила Габриэль. Ей было не по себе — начало разговора ей не понравилось. С чего вдруг Мися завела речь о Стравинском?