Мися сочла своим долгом лично удостовериться в справедливости этих опасений. Тем более что она должна была наконец увидеть новорожденного и поздравить родителей.
Ей открыла горничная. Приняв у гостьи пальто, девушка проводила ее, нагруженную бесчисленными пакетами с подарками для Ольги и маленького Паоло, в салон, в царство роженицы. Иначе это назвать было трудно: балерина не просто величественно возлежала в шезлонге на горе из шелковых подушек, изящная, бледная, но с сияющими глазами — она к тому же увлеченно разыгрывала драматическую роль матери. Чуть приподняв маленькую белую руку, она обозначила пальцами знак приветствия и указала на стоявшую в углу у камина детскую кроватку на колесиках.
Потрескивающий в камине огонь отбрасывал тени на белые кружевные простынки и на личико младенца. Он по русской традиции был туго спелёнат и напоминал матрешку. Мися знала, что во Франции детей не пеленают, и подумала, что ему, наверное, ужасно жарко. Она видела лишь закрытые глаза и нежные розовые щечки, мерцавшие в отблесках огня, как андалузские апельсины.
— Очаровательный малютка! — повинуясь долгу вежливости, произнесла Мися.
Ей слишком мало было видно, чтобы оценить достоинства или недостатки новорожденного. Она нервно огляделась в поисках стола, на который могла бы сгрузить пакеты. В комнате было невыносимо жарко, и по спине у нее уже градом струился пот. Однако единственный стол занимали маленькая икона, книга и, конечно же, детские принадлежности. Свалив пакеты в одно из кресел, Мися со вздохом сняла шарф.
— Паоло — самый хорошенький ребенок на свете, не правда ли? — спросила Ольга.
— Разумеется, — согласилась Мися.
— Он необыкновенно красив, — продолжала Ольга, словно не слышала ответа Миси. — И наверняка станет умным мальчиком. Он уже сейчас выглядит очень сообразительным, верно?
— Да, Ольга.
— Если бы вы увидели его ручки, вы бы поняли, что когда-нибудь он станет великим художником. Такими руками только писать картины или дирижировать оркестром. Чего-чего, а таланта ему не занимать.
— Несомненно, Ольга.
Беспокойство Миси росло. Может, ей лучше уйти? Она чувствовала, что хозяйка не рада ее визиту. Беседа получалась какой-то однобокой, но ничего особенного в этом не было — Мися хорошо знала Ольгу Пикассо. Она бы с удовольствием наконец села, но хозяйка, вероятно, забыла предложить гостье сесть. Впрочем, в комнате не так уж много подходящей мебели. На втором кресле лежал пеньюар, брошенный так ловко, что вполне мог бы сойти за натюрморт Ренуара. А Мися знала толк в его живописи: в юности она сама ему позировала. Однако, несмотря на эффектность этой детали интерьера, Мисю мало радовала перспектива провести все время своего визита на ногах.
Она раздраженно подошла к окну, взяла со стоявшего там стула книги и переложила их в кресло, к своим пакетам. Потом придвинула стул к шезлонгу Ольги и села.
— Я раньше не думала, что такое крошечное существо можно так любить. У вас нет детей, и вам, конечно же, трудно себе представить, что испытывает женщина после родов…
— Как поживает Пабло? — решительно переменила тему Мися.
— Отец Паоло? — слегка растерянно откликнулась Ольга, словно не сразу вспомнила, о ком идет речь. — Я его редко вижу. Большую часть времени он занят своими картинами или статуями. Он сейчас увлекся скульптурой. Признаться, даже не знаю, как он поживает. Серт, по-видимому, лучше меня осведомлен о нынешнем состоянии и настроении Пабло.
Мися никак не могла понять, что означали странные нотки, звучавшие в словах Ольги. Обиду, стыдили злость? Во всяком случае, слухи о разладе между Пабло Пикассо и женой оказались небеспочвенными. Не случайно он тогда вечером перед замком Терн так раздраженно отреагировал на ее вопрос об Ольге. Ее охватило сочувствие к бедной русской красавице. Хотя весь этот спектакль на тему роженицы показался ей несколько смешным, это все же не давало права новоиспеченному отцу так демонстративно игнорировать жену.
— Я уверена, Пабло нужно еще привыкнуть к новому положению вещей. Мужчинам иногда бывает нелегко освоиться в роли отца, — попыталась она утешить Ольгу.
— Ну да, вам ведь это лучше известно, — прошипела та.
Ну что ж, она скажет Дягилеву, их самому близкому общему другу, что сделала все возможное, но упрямство Ольги оказалось для нее непреодолимым препятствием. И если она так же ведет себя и с Пикассо, то неудивительно, что тот больше времени уделяет работе, чем жене и ребенку. Она приняла решение откланяться не позднее, чем через пять минут. Да, пять минут она еще посидит. Долг вежливости будет исполнен. Но на этом ее миссия заканчивается.