Вот так сюрприз. Сколько всего, оказывается, произошло за время ее отсутствия! Бывший любовник строит планы на будущее с чужой женой, а его собственная полностью с этим согласна. Ну что ж, раз всех все устраивает — замечательно, она будет только рада их счастью. Но все же эти новости были настолько поразительными, что Габриэль требовалось время, чтобы их переварить. Хорошо, что Екатерина рассказала ей все — если бы она услышала эту историю от Миси, то не поверила бы ни единому слову. Да и самому Стравинскому тоже. Она бы решила, что это всего лишь бредовые фантазии влюбленного мужчины. Но трогательное отношение Екатерины придало всей этой странной истории несколько иное, более глубокое значений, Габриэль наклонилась вперед и сжала ее холодные руки.
— Я благодарна вам за искренность и от всей души желаю вам счастья. Если могу вам как-то помочь, Екатерина, поверьте, всегда буду рада это сделать.
— Я хотела спросить вас еще кое о чем… — опуская глаза, сказала Екатерина.
— Да?
— Ваши чеки… — срывающимся от волнения голосом произнесла она. — Я знаю, что вы каждый месяц выписываете месье Стравинскому чек. Если бы было возможно… если бы вы могли продолжать делать это и после того, как мы уедем…
Габриэль улыбнулась.
— Прошу вас, не беспокойтесь. В этом нет ничего особенного, да и денег у меня достаточно. Вы всегда можете на меня рассчитывать.
Не успела она произнести эти слова, как, к ее изумлению и ужасу, Екатерина рухнула передней на колени.
Глава шестнадцатая
Мария Павловна Романова никак не могла взять в толк, как можно столько времени прохлаждаться на Лазурном берегу, когда на родине назревает новая революция. Во всех эмигрантских кругах от Берлина до Лондона еще с февраля только об этом и говорили: тревожные вести о голоде и нарастающем недовольстве правительством большевиков были главной темой. Бастовали рабочие, в Кронштадте моряки подняли мятеж, народ требовал перевыборов, свободы слова и печати, отмены привилегий для членов партии, справедливого распределения продовольствия, права создавать рабочие артели и распоряжаться землей.
И хотя Кронштадтский мятеж был жестоко подавлен Красной армией, надежда на возвращение в Россию мощной волной захлестнула парижских эмигрантов, включая даже самых закоренелых скептиков. Поговаривали о новом восшествии Романовых на престол и установлении парламентской демократии по британскому образцу. Самый подходящий момент, чтобы заявить о своих правах на престол. Но Дмитрий предпочел путешествовать в компании Коко Шанель, и сторонникам пришлось терпеливо дожидаться его возвращения в Париж.
Больше всего на свете Марию угнетала бездеятельность. Именно это стало причиной ее развода с мужем, шведским принцем Вильгельмом, которого она оставила восемь лет назад невзирая на громкий скандал, ради независимости смирившись даже с разлукой со своим четырехлетним сыном Леннартом. Она никогда не понимала, как можно жить, не занимаясь ничем, как большинство замужних принцесс. В Стокгольме она добилась от своего венценосного свекра разрешения посещать академию прикладных искусств, где изучала рисование и фотоискусство. Затем Мария вернулась на родину и, когда началась война, не раздумывая, отправилась медсестрой на фронт. Несмотря на все прошлые разочарования и испытания она верила, что обязательно встретит свою любовь, и незадолго до Октябрьской революции вышла замуж за князя Сергея Михайловича Путятина. Но и этот брак не принес ей счастья — во всяком случае, это оказалось совсем не то, о чем она мечтала. Мария Павловна родила сына, но и с ним ей пришлось расстаться: революционные события вынудили ее покинуть страну и бежать в Бухарест, оставив ребенка на попечение родителей мужа, вскоре мальчик умер. Вместе с супругом она уехала в Лондон, потом в Париж. Очень скоро стало понятно, что Сергей не в состоянии ни зарабатывать на жизнь, ни хоть как-то освоиться в новой реальности. Чтобы выжить, Мария продавала свои драгоценности, а когда представлялась возможность, шила одежду и занималась вышивкой на продажу. Конечно, денег это приносило не много, но готовность трудиться вопреки всем тяготам по-прежнему служила ей главной опорой в жизни.
Несмотря на то что Дмитрий вернулся в Париж точно в срок, чтобы в узком кругу русских друзей отпраздновать ее тридцать первый день рождения, Марии Павловне еще не представилось случая поговорить с ним наедине. А между тем новости были чрезвычайно важные: в качестве претендента на русский престол теперь рассматривался не только Дмитрий, но и их кузен Кирилл Владимирович, а также дядя Николай Николаевич. Она была уверена, что брат ничего об этом не знает — французская богема, в которой он вращался в последнее время, вряд ли интересовалась такими вещами. Наиболее консервативная часть эмигрантских кругов поддерживала Кирилла, что, вероятно, во многом было обусловлено легендарным тщеславием его покойной матери. Вместе с тем, более прогрессивные соотечественники желали видеть на троне Дмитрия. Для Марии было очевидно, что ему нужно как можно скорее заручиться их поддержкой, чтобы открыто заявить о своих притязаниях на престол.