— Ну как, ты не передумал? Отрекаешься от престола предков?
Но даже эти грозно звучащие слова не подействовали на князя. Он нахмурился и ответил:
— Неужели ты думал, что я могу отказаться от своего решения? Нет уж, я своего мнения по три раза на дню не меняю.
— То есть, я могу начать процесс переговоров? — уточнил советник.
— Начинай, — махнул рукой Ромуальд, — Только, умоляю, лишний раз меня не дёргай. Я подпишу любые доверенности чтобы дело прошло без меня.
Дамиан хорошо знал своего теперь уже почти что бывшего сюзерена, поэтому счёл нужным уточнить:
— Один раз тебе придется поприсутствовать. Передача прав будет оформлена торжественным актом и твоя личная подпись под ним…
— Знаю, знаю, — отмахнулся Ромуальд, — Один раз уж так и быть.
Весь этот разговор прошёл мимо внимания остальных, потому что девушки как раз уговаривали Маркуса продать великолепные, но совершенно ему не подходящие наряды Кавериско, а деньги потратить на нечто более подходящее и практичное. Стефан же предлагал сдать в лавку ненужные артефакты здесь, в Гремоне, где они дороже, чем в Элидиане, и пополнить банковский счёт. Быть студентом хорошо тогда, когда ты не должен подсчитывать последние гасты и думать, как дожить до стипендии.
Парень же стоял, молчал и таращил глаза, не в силах принять никакого решения. Эти люди столько для него сделали и готовы были совершенно бескорыстно помогать ему и дальше. Для него настолько непривычна была искренняя забота, что он, вместо того чтобы думать и выбирать, с трудом сдерживал слёзы.
Успокоил его Ромуальд, который сказал, что принимать решение прямо сейчас не обязательно. Одежду‑то ему уже купили. Но вообще‑то и Стефан, и девушки дело говорят. Мнение князя по своему удельному весу в глазах ведьмака приравнивалось к божественному гласу, поэтому он поспешил согласиться с предложениями, отложив осуществление на завтра.
Дамиан вернулся в гостиницу поздно ночью и, прежде чем пойти к Лине, заглянул к Ромуальду. Сообщил тому, что дело на мази. Правда, уехать сразу в Элидиану князю не удастся, сначала придётся посетить родной Амондиран чтобы подписать все необходимые бумаги и запечатать их родовой печаткой. А месяца через три всё будет готово для подписания акта отречения и передачи Амондирана под руку гремонского короля.
Отъезд на родину он назначил через три дня.
Лина сидела на кухне своего дома на Садовой улице и чистила овощи. На ужин собирались заглянуть Тина со Стефаном.
Рядом на стуле лежала кипа газет, в верхнюю из которых Лина между делом заглядывала. На глаза ей попался заголовок: „Скандал в Империи“. Ниже сообщалось, что юный маркиз Валер Даригон, наследник герцога Даригона, по приказу императора должен жениться на обесчещенной им девице, сальвинской графине Азильде Гермине Регианор. Лина усмехнулась: вот и Азильда пристроена, причём за того, за кого она желала. То, что у бывшей княгини открылись глаза на ее нового суженого, большой роли не играет.
С тех пор как все они вернулись из империи прошло уже больше полугода и многое в их жизни изменилось.
Уехал в Элидиану Ромуальд, не пробыв на родине и двух декад. Сказал, что отрекается от престола, собрал свои вещи, попрощался и отбыл. Перед отъездом подарил и Тине, и Лине по портрету. Лине тот, давнишний, а Тину написал уже по возвращении и вложил в картину всю горечь отвергнутого поклонника. Так что Лина свой портрет повесила в гостиной, а Тина свой завернула в тряпки и спрятала в нижний ящик комода.
Вместе с Ромуальдом в Элидиану поехал и Маркус с рекомендательными письмами к ректору университета и декану факультета ведовства.
Про их жизнь можно было узнать двух источников: в газетах регулярно писали про Ромуальда, а то, что в газеты не попадало, излагал в своих письмах Маркус. Юный ведьмак проникся к своим спасителям теплыми чувствами, а его новая наставница требовала, чтобы он упражнялся в изложении мыслей на письме. Вот он и строчил по три послания за декаду: одно Лине, одно Тине и одно Стефану, и все разные.
У него, впрочем, как и у Ромуальда, всё было хорошо. В университет его взяли на подготовительный факультет, но дали общежитие и назначили стипендию: дар ведьмака и впрямь был очень редким и разбрасываться им не приходилось. Конечно, он был старше многих своих соучеников, но в университете на это не смотрели и скоро Маркус привык. Теперь он уже не жаловался на трудности, а описывал прелести столичной жизни, к которым приобщился через Ромуальда.