Меня вдруг осенила гениальная мысль: пора сматываться. Ну и дымина здесь, ну и вонь! Коротко стриженные, под младенцев, фрицы, все в испарине, до этого флиртовавшие с тремя девицами в кожаных брюках, вдруг затянули песню. Ну все, хватит, с меня довольно, на фиг этот дорогой притон. Да, пора отсюда бежать! Лимбуржец вдруг изменился в лице, как кальмар и, прикрывая рукой рот, скрылся в туалете.
— Братцы, — вставая с места и кашляя, сказал я, — сколько я вам должен? Мне пора идти, что-то стало слишком душно. Завтра рано утром я жду звонка из Брюсселя.
Ханс, в очередной раз слабой рукой делая знак официантке, спросил, в каком отеле я остановился.
— В «Астории» или, может быть, неподалеку, за углом в «Европе»?
— В гостинице «Октябрьская», — ответил я.
— Как это, в «Октябрьской»? — потрясенно переспросил экспортер. — Что это вдруг случилось с Брюсселем? В этот советский тараканник я не поселил бы даже свою тещу. Господа, за этот круг спиртного плачу я. Господин Либман, будьте осторожны, смотрите в оба: прямо за порогом глубокий канал, и в нем ледяная вода.
Был чудесный осенний вечер: понизу курился туман, наверху, в чертогах небожителей, было ясно. Я бросил взгляд на часы на гранитном здании банка (Б-А-Н-К-Ъ — разобрать было нетрудно). Они показывали без пяти двенадцать, очевидно, были сломаны — днем медные стрелки находились точно в таком же положении. «Проекты „Тасис“» — это надо запомнить. Во всяком случае звучит солидно.
Жаль, что я примчался сюда сломя голову, даже не подготовившись как следует. Кроме истории, которая произошла с последним царем и его семьей, я практически ничего не знаю об этой стране. Книги для меня всегда выбирала моя жена. Она покупала множество англо-саксонских авторов, иногда что-нибудь из Мопассана, вообще мне кажется, что в области литературы ничего не придумано лучше увлекательных историй сэра Конан Дойля. Книги немецких авторов, которые достались мне в наследство от моего отца, переплетенные в красивую желтую телячью кожу, Эва сразу после нашей свадьбы отправила на чердак…
А что это у меня на пути за храм? Ах да, та самая леденцовая церковь. Выходит, на этом месте был убит царь или все-таки нет?
Я шел по черной, как бархат, улице, слушая звук собственных шагов, звонких, как щелканье бича по стенам, и наконец вышел на площадь. Здание с колоннами распахнуло двери и стало медленно выпускать публику: освещенные бледными пучками света, из театра на улицу потянулись какие-то призраки в длиннополых пальто, местные горожане и иностранцы. Странно, что я не замечал эту площадь раньше. Видеть и воспринимать — это совсем разные вещи. Человеческий мозг — до сих пор не исследованный до конца конгломерат крошечных мышц и нервных каналов, в слаженном действии которого каждую минуту может возникнуть сбой. Это я узнал от доктора Дюка, он всегда был готов сочетать лечение с просвещением. Я рассказал ему про «хоп-хе-хе» моего отца, и он все добросовестно записал своей мраморной ручкой, той самой, которой он обычно выписывает счета. Эти врачи — все мошенники и проходимцы, вот что я усек. Посредине площади в окружении деревьев высится памятник. У этого бронзового Ленина не только развевающиеся полы пальто, но и вполне приличная курчавая башка. Симпатичный был в молодости чувак. Я сильно прибавил шагу, мостовая под моими ногами стала уходить назад, сверкая золотом, как шкурка свежей копченой скумбрии.
«Стройная брюнетка», — неотступно стучало у меня в голове. И как это могло прийти в голову этому бельгийцу? Не считая той шлюхи, этой чертовой Сони, которая… Ох, только бы не свихнуться! Ничего, все еще уляжется, времени полно! Дворцы, колонны, купеческие особняки, изукрашенные мосты… Есть ли еще что-нибудь выпить..?
Я понимаю, что перескакиваю, рассказываю то про одно, то про другое, но такова уж моя повесть и, кроме того, хронология — это для идиотов. То, что я сейчас собираюсь вам рассказать, произошло дня через три после той прогулки. Я провел все это время в своем кресле у окна, сложив руки на коленях и пялясь на кишащий курортниками пляж. Ветер продолжать дуть с востока. Так я и сидел, пока мне не стало совсем тошно, и тогда я резко задернул шторы.
— Фу, господин Либман! — возмутилась Лидия, которая не разрешала называть себя медсестрой. Она считалась социальным работником, но мне кажется, она была обыкновенная медсестра. По крайней мере, так она выглядела. И так пахла — мочой и старой ливерной колбасой. — На улице чудесная летняя погода, а вы задернули шторы!