Теперь Ар’Туру хотелось во всем беречь ее волю, следовать ее желаниям... Только вот поводов не было. Они общались регулярно, но на редкость сдержанно и ровно. Она не бегала от него, не падала в обморок при его приближении. Ничем не укоряла. А Ар’Тур предпочел бы, чтобы она билась в истерике, кричала и проклинала его... Ему самому так было бы легче. А в ее спокойствии, в ее ровном теплом отношении ему виделся незримый упрек. Именно от этого ее непрошибаемого поведения он ощущал особенно большую вину и ловил себя на том, что ходит за ней, как провинившийся пес. Ожидающий, когда хозяин накажет его, потому что, получив наказание — перестаешь его ждать, да и на душе легчает.
...А еще в голове порой навязчиво звучала фраза из прошлого, сказанная им брату, когда тот на спор пробил кулаком обшивку космического корабля: «Сам сломал — сам и почини». И Ар’Туру казалось, что это теперь его главный долг. И пока не «починит» — совесть его не успокоится. Только вот живая, нежная девушка — не космический корабль... Но фраза казалась символичной. Она упорно всплывала в голове и заставляла думать о том, как он может помочь Карине.
Облегчить душу ему, конечно, было нужно. И, раз Б’Райтон для этого не подходит, да и вообще никто в этом мире — Карина просила — он пошел к тому, кто раньше нередко давал ценные советы. Просто Ар’Тур давно не посещал этого человека.
Дело в том, что в более юные годы у Ар’Тура был «духовник». Примерно в тридцать лет, путешествуя по мирам, он познакомился со странствующим монахом из одного средневекового мира. Монах оказался изумительным собеседником, а его история сама по себе была весьма интересной.
Когда-то нынешний «отец Кравий» был разбойником с большой дороги. Ограбить и убить путников было для него так же просто, как отобедать. Человеческую жизнь он не ценил, уважал лишь своих подельников, что помогали наживаться на богатых странниках. Постепенно они награбили очень много, и Кравий ушел из леса, купил себе особняк, дворянский титул, создал семью... И долго жил в достатке и процветании, никто и помыслить не мог, что это головорез с большой дороги.
Он нежно любил свою жену и четверых детишек, занимался благотворительностью, заслужил уважение соседей. Было ли тогда в его сердце раскаяние — никто не знает. Может быть, и нет.
Но благоденствию бывшего разбойника пришел конец. Нет, он не потерял своего богатства, напротив, грамотно вкладывая его в дело, он его приумножил. Но неведомая болезнь унесла сначала его жену, потом старшую дочь, потом горячо любимых сыновей и обожаемую младшую дочурку. Кравий был повержен. Он любил семью, берег и заботился, словно за его спиной не было множества жизней, взятых им на большой дороге. Он молил Всевышнего — в том мире исповедовали монотеизм — забрать его вместо жены, потом — вместо каждого из детей... Просил он Бога забрать его и после смерти последней, маленькой дочки. Но странная болезнь миновала самого Кравия. Да и все хвори обходили стороной. Словно Господь, как горькое лекарство, вливал в него боль от потери близких.
А потом в нем что-то повернулось. Кравий отдал все средства церкви, запер свой большой дом в центре города и ушел в монастырь. Много лет он был странствующим монахом. Без единого гроша в кармане ходил по тем же дорогам, где прежде грабил и убивал, жил скудным подаянием, много раз был бит. Впрочем, даже разбойникам было нечего взять с него, таких не трогают...
А вскоре люди заметили, что, где появляется этот оборванный монах — крепче колосятся поля, выздоравливают больные дети, бесплодные женщины зачинают... И его стали приглашать в дома, просить отведать пищу, поговорить.
Так он прослыл святым мудрецом. И, видимо, это стало правдой. Потому что, когда Ар’Тур случайно повстречал бывшего разбойника, то сразу понял, что такого кладезя мудрости и спокойствия не сыскать во всем Союзе. Кравий как будто все понимал. Все на свете. Ар’Тур даже открылся ему, рассказал правду о себе. И она была принята без лишних эмоций, лишь с проницательным блеском в старческих глазах:
— Большие возможности у тебя, парень, — сказал ему тогда Кравий. — И большая ответственность. С таких как ты Господь много спрашивает. Но и дает много.