— Огорчаю, чем?
— Ну, всем этим.
— Разве так плохо стать дедом? Это же так здорово, продолжить род, увидеть первые шаги внука или внучки. Вы меня удивили.
— Нет, вы меня не так поняли. Рано или поздно это произойдет. Это я прекрасно понимаю. Я просто морально не готов, что при встрече с друзьями, меня хлопнут по плечу и вместо того, чтобы сказать, — как дела? — скажут, — поздравляю с внуком, ну дед, ты молоток, — словно я родил младенца.
— Это еще раз говорит, что мужчины очень любят себя, гораздо больше чем женщины. Надо же, не нравится быть дедом. Точка зрения, о которой не вы первый, кто так утверждает, и каждый раз, она не перестает меня удивлять. Нет, положительно, мне не понять этой философии.
— И не надо. Мы по разную сторону.
— В смысле?
— Вы женщина, я мужчина. Мы должны думать по-разному, иначе и не должно быть.
— Я так и знала, что вы нечто подобное скажете.
— Может быть.
В этот момент нашу беседу прервали Маша и Катя, вошедшие в купе с возгласами:
— Мам, там тетенька идет и конфеты разносит, давай купим.
— Какие еще конфеты? — и она хотела было выглянуть в коридор. В этот момент в проходе появилась дама, которую назвали тетенькой и, опустив тяжелую сумку на пол и тряся буквально перед моим носом разноцветными пакетиками, произнесла заученную фразу:
— Грильяж в шоколаде, конфеты Бон-Пари, Чупа-Чупс и другие, миндаль в сахаре, орешки на выбор, семечки жаренные, шоколад молочный, горький, с орехами. Что-нибудь будете брать? — и, видя горящие детские взоры, специально потрясла манящими пакетиками, делая при этом милую улыбку, словно говорящую, — мамаша, давай раскошеливайся, если не хочешь, чтобы твои детки после моего ухода закатили тебе рев минимум на полчаса.
Видя, что трюк сработал, я оценил ситуацию и произнес:
— Миндаль, Бон-Пари и плитку молочного шоколада.
— Так, папаша, с вас за все семьдесят пять целковых.
Я отсчитал деньги и тут же закрыл дверь в купе.
Девочки захлопали в ладоши и хором закричали ура.
— Как мало надо маленькому человеку для счастья, пакетик леденцов и плитка шоколада, впрочем, взрослый человек тоже порой радуется безделушке. Каждому возрасту свое, — подумал я и, улыбнувшись, положил купленные сладости на стол.
Прошло минут десять, и за дверью послышался голос проводницы, проходящей по коридору:
— Так, стоим десять минут, если кто-то хочет выйти на перрон, пройдите к выходу, через пять минут остановка.
— Вы оставайтесь в купе, а я посмотрю, с вашего позволения, вдруг что-то будет из молочного.
— Спасибо, — произнесла она.
Я поднялся и направился к выходу.
Когда поезд, наконец, остановился, дернувшись напоследок, словно в судорогах, и проводница открыла дверь и опустила ступени, я выскочил в числе немногих на перрон. Неподалеку стояли три палатки. Беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить ассортимент продаваемого товара. Мне повезло, в одной из них лежали несколько видов йогуртов. Я взял две упаковки, предварительно внимательно посмотрев на дату.
— Гражданин, веселее, поезд стоит всего десять минут, а вы не один, — услышал я недовольный голос продавщицы. Я протянул деньги, так и не разобрав степень годности продукта. Вернувшись в купе, передал их Марии Викторовне со словами:
— Посмотрите на срок годности, я не успел проверить.
Она повернула пакеты вверх дном и, посмотрев, произнесла:
— Нет, все в порядке, еще двое суток до окончания.
— Ну и хорошо, а то жаль выбрасывать. Жутко боюсь просроченных продуктов.
Она посмотрела в мою сторону, но ничего не сказала, просто положила продукты на стол и, откинувшись на спинку, задумалась о чем-то своем. Девочки притихли, рассматривая купленные баночки и не решаясь без разрешения матери открыть сразу все, отважившись только на то, что взяли еще по кусочку ранее купленной шоколадки.
— А что, милые девчушки, и вовсе не такие уж капризные, как мне показалось в самом начале, — подумал я. В купе воцарилось молчание, которое нарушил лишь паровозный гудок проехавшего мимо старенького локомотива, с прицепленным к нему вагоном, на котором большими буквами было написано «Лаборатория». Интересно, что означала сия надпись, — подумал я.
Незаметно пролетело время, и наступил вечер. Поезд продолжал с перестуком катить по рельсам, приближая меня к дому. Я стоял в тамбуре и ждал, когда Мария Викторовна уложит детей спать. За дверью слышались их голоса, но вскоре они затихли. По коридору изредка проходили пассажиры из других вагонов, видимо направляясь в вагон-ресторан или наоборот, возвращаясь из него. Почти все двери в купе были закрыты. Пассажиры устраивались на ночлег и только я и еще один, в дальнем конце коридора, вроде меня ожидал, когда в его купе улягутся спать. Наконец дверь тихо отодвинулась и Мария Викторовна шепотом произнесла: