— Это самка сокола. Иди сюда, красавица, иди к маме. — Она закутала руку в шаль и протянула ее. Самка осторожно опустилась на руку и впилась когтями в ткань.
— У реки есть убежище, — пропела птица, ее трудно было понять из-за сильного акцента, — а в долине деревня. Если все женщины ваши — сестры, вы можете идти туда как сестры, матери и дочери. Я сказала.
— Кто ты? — со страхом спросила Хуана, делая знак, отгоняющий зло.
— Я — богиня, — ответила птица, — когда-то я была девушкой, потом духом мщения, а сейчас я богиня справедливости. Я дух-стражник. Дайте клятву доброты, женщины, тем, кого я охраняю.
— Я клянусь — с радостью, — торопливо ответила Лиза. — Разве кто-нибудь из нас откажется поклясться? Я верю птице и той, что послала ее.
Гондрин выступила вперед.
— Мое дело — разбираться в людях, и я говорю, последуем за птицей.
Лиза посмотрела на женщин. Никто из них не отошел, не повернул назад.
— Веди нас, госпожа соколица, — выдохнула она. — Я пойду за тобой. Идемте, дети. — Она снова подняла свой тюк, вздохнула, взвалив его на плечо, и согнулась под его тяжестью.
Птица, появившаяся ранним утром, оставила их после полудня. В лесу сгущались сумерки. Медленно, со страхом небольшой отряд спускался по тропе. Леатрис, шедшая впереди, с любопытством оглядывалась, потом подтолкнула мать.
— Посмотри, мама, на деревья. Там дом.
Хуана всмотрелась в лесную полумглу, но увидела только смутные очертания. Это может быть чем угодно. Она вздрогнула.
— Оставь, Леатрис, — прошептала она. — Одни боги знают, кто там живет один, как зверь.
Леатрис тоскливо подумала об отце, который, в отличие от матери, ничего не боялся. Потом она решительно переместила тяжелый тюк, продолжая отыскивать взглядом дома. И увидела еще несколько смутных теней, увидела тропы — все это может и не означать наличие людей, но может и означать. В щели ставен она увидела свет огня. И снова толкнула мать. Хуана неохотно признала:
— Возможно, это дом. — И сразу начала переговариваться с остальными женщинами.
Эгил посмотрел с отвращением.
— Эти женщины будут болтать всю ночь. Разбудить хозяев?
— А ты готов сразиться с ними, если они разбойники или колдуны, меняющие обличье? — испуганно спросила Леатрис.
Эгил презрительно скривил губы.
— Не следовало спрашивать девчонку, — ухмыльнулся он, произнеся последнее слово как смертельное оскорбление.
Леатрис опередила его и нашла дверь.
— Помогите! — крикнула она. — Помогите нам! Мы заблудились и умираем с голоду, с нами нет мужчин, и мы вам не причиним зла.
Эгил выругался, возмущенный таким немужским поведением.
Дверь открылась. В ней показалась остроносая бронзововолосая девушка лет четырнадцати. Она сонно протерла глаза.
— Я позову старших, сестра. Как тебя зовут? И — что такое «мужчины»?
Арона, у которой прервали неспокойный сон, потрясенно смотрела на пришедших. Она никогда не видела столько незнакомых людей. И говорили они на языке, которым пользуются только чужаки, единственные, с которыми она знакома: дочери Ганноры, которые ежегодно приходят торговать, а также странная женщина, обладающая Силой и называющая себя Несогласной. Ветер рвал ее открытую дверь, принося с собой первые капли ночной бури. Арона спохватилась.
— Заходите и погрейтесь у моего огня, — с трудом выговорила она на языке, которым пользовались пришельцы. — Я Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, помощница хранительницы записей. Моя хозяйка отсутствует. Входите.
Они вошли, примерно полторы дюжины. Юная девушка прикусила губу. Она не может оставить этих людей одних, но нужно как-то сообщить другим. Неожиданно она высунула наружу голову и издала условный крик. Он означал: «Неизвестные люди! Тревога, но не очень большая». Довольная, она подбросила дрова и поставила на огонь котелки для приготовления пищи.
Кошка, по кличке Рыжая Малышка, подошла к незнакомцам, и девушка, которая заговорила первой, опустила руку, чтобы погладить ее. Высокая девушка в брюках из овечьей шкуры, какие носят пастухи, издала какие-то звуки, и мать шлепнула ее по заду, как мула. Потом мать обратилась к Ароне:
— А твоя (что-то) или твоя (он-мать) дома, девушка?
«Провались этот проклятый язык», — про себя выбранилась Арона, подыскивая слова, чтобы ответить на вопрос, который не поняла.
— Я больше не живу в доме моей матери. Моя хозяйка ведет и хранит записи. Я имею право оказать вам эту услугу, — заверила она. На расстоянии послышались звуки: это пробираются сквозь дождливый лес женщины. Пусть старшие, которые лучше владеют этим языком, берут на себя такую тяжесть! Потом, вспомнив, как ее назвала Хуана, поправила ее: — Я теперь не девушка и могу скоро стать матерью, потому что вчера ночью приходили фальконеры.