Горячий источник снабжал нас водой, не требовавшей подогрева, и мы в нашей палатке тщательно вымылись, что доставило мне истинную радость. Висма достала чистую одежду из разрисованных сундуков и сказала, чтобы я надела, как все женщины племени, расписанные символами брюки, широкий, украшенный камнями пояс и множество ожерелий. Она хотела раскрасить мне груди, когда возобновляла рисунок на своих, но я покачала головой. Позднее я узнала от Утты, что мой инстинкт сработал правильно, потому что девственница украшает себя подобным образом только тогда, когда выберет себе воина, и я невольно могла бы привлечь к себе внимание какого-то гордого члена племени, откликаться на которое я не собиралась. Но у меня не было времени углубляться в формальности повседневной жизни, потому что Утта сразу загрузила меня занятиями, давая мне время лишь на еду и сон. Я похудела и устала и, не знай я раньше муштровки Мудрых Женщин, могла бы сломаться, но мне казалось, что Утта не страдает, как я. Она учила меня, что и как использовать для блага клана. Не один раз она заставляла меня выполнять кое-какие просьбы тех, кто приходил к ней. Она сидела и смотрела, а я должна была заменять ее. К моему удивлению, люди клана не обижалась на это. Может быть, присутствие Утты внушало им большее доверие ко мне. Я научилась излечивающим чарам, чарам для охотников, но в прямое предвидение, которым она пользовалась, если это требовалось Айфингу, она меня пока не включала, и я начала подозревать, что она поступала так намеренно, не желая давать мне возможность контакта с кем-либо вне лагеря, что я обязательно сделала бы, поскольку методы такого предвидения и дальновидения, в сущности, те же самые, что и для прямого мысленного поиска. Мои старания в области личных интересов, похоже, все время встречали препятствия. Туман, покрывавший мои последние дни с Дензилом, приподнялся, и я знала, что нельзя злоупотреблять этой частью Силы и что, вероятно, я никогда не верну ее. Я вспомнила дрожь и жаркое чувство вины, когда Кимок сказал, что я, полностью находясь в когтях Теней, пользовалась Зовом, чтобы принудить Кайлона выдать Долину. Не удивительно, что теперь эта Власть мне запрещена. Такова природа Власти. Если пользоваться ею неправильно или только в личных целях, она может исчезнуть. Все мои просьбы к Утте позволить мне узнать, живы ли мои братья, оставались без ответа, кроме нескольких загадочных утверждений, которые можно было толковать по разному. Я могла уповать только на нашу крепкую природную связь: я бы знала, если их нет в живых. Мой счет дням, который я тщательно вела, рос, и я подсчитывала, что сделала за это время. Исключая предвидения и мысленный поиск, я имела теперь к своим услугам столько же, сколько знала на втором году обучения у Мудрых Женщин, хотя в том, что я теперь изучала, было больше колдовского искусства, чем волшебства. Но и тут еще были пробелы, которые Утта то ли не могла, то ли не хотела ликвидировать. Несмотря на то, что нашему лагерю жить здесь было гораздо легче, чем постоянно путешествуя, люди не сидели без дела. Теперь они занялись ремеслами. Шкуры были выдублены, и из них сшита одежда, кузнецы стали набирать учеников. Охотничьи отряды часто уходили из долины горячих источников, и Утта всегда уверяла, что им нечего опасаться. Я сделала вывод, что зимние месяцы хороши для охоты. Не опасаясь вторжения других кланов, которые либо были истреблены рейдерами, либо так же подались на запад, Вупсалы были в этой местности одни. Здесь ничего не напоминало Эскор. Мы не видели развалин, но и не было поблизости мест с дурной репутацией — Тени не успели запятнать их. Люди племени тоже ничем не напоминали Старую Расу или мутантов, союзников Долины, о которых я часто задумывалась — были ли они уроженцами этого мира или пришли через Ворота, открытые магами для прохода из одного мира в другой. Мы занимались лечением мальчика, которого принесла мать: он упал со скалы и получил множество повреждений. Пользуясь внутренним зрением, я исцелила все, погрузив сначала мальчика в глубокий сон, чтобы его движения не мешали моим действиям. Утта ничем не помогала, доверив все мне. Когда мать унесла ребенка, ясновидящая откинулась на мягкую подушку, служившую ей для поддержки ее скелетообразного тела.
— Хорошо. Ты не зря была названа «дочерью». — Эта похвала означала для меня многое, потому что я уважала знания Утты. Мы не были друзьями, но плыли вместе, как две щепки, срубленные с одного дерева и брошенные в воду. Ее преклонный возраст, опыт и знания разделяли нас и внушали мне почтение, а договор связывал. — Я стара, — продолжала она. — Если я посмотрю в это… — она указала на шар, стоявший рядом с ней. — Я не увижу ничего, кроме финального занавеса. — Она замолчала, но меня удерживало возле нее ощущение, что она хочет сказать что-то очень важное для меня. Она приподняла руку и указала на вход нашей палатки. Даже слабое движение, видимо, утомило ее. — Посмотри… под циновкой…
У входа лежала темная циновка, сплетенная не из полосок кожи и меха, как другие, а из какого-то растительного материала. Циновка была очень старая. Когда я по приказу Утты приподняла эту циновку, я увидела на обратной ее стороне то, чего раньше не видела.
Руку… над… этим… — Мысленные слова Утты были как бы угасающим шепотом.
Я перевернула циновку и протянула руку над ее поверхностью, и сразу линии на циновке загорелись, и руны на ней ожили. Тогда я поняла, что оковы, которые Утта наложила на меня, зависели не от моей воли, а от ее желаний. Это связывало меня с ней и с ее образом жизни. Во мне родилось возмущение, Она приподнялась. Руки ее упали.
— Мой народ нуждается…
Было ли это оправданием, началом просьбы? Но ведь это не мои народ, и он не принимал меня. Я не пыталась бежать раньше, потому что Утта предложила вернуть мне утраченные знания. Но если она и в самом деле уйдет за финальный занавес, то уйду и я! Она легко читала мои мысли. При наших отношениях я не могла ничего скрыть от нее. Она медленно покачала головой.
— Нет, — ответила она на мои рассуждения. — Ты нужна им.
— Я не их ясновидящая, — быстро возразила я.
— Будешь…
Я не могла с ней спорить. Она как то сразу осунулась, усохла, словно это слабое столкновение ее и моей воли истощило ее чуть ли не до смерти. Я встревожилась и позвала Аторфи. Мы дали Утте укрепляющего, но, видимо, настало время, когда она не могла больше удерживать боровшийся разум в изношенной одежде плоти. Она еще жила, но держалась лишь одним разумом, который нетерпеливо рвал эти ненужные связи с миром, желая вырваться на свободу и исчезнуть. Так она лежала и этот и следующий день. Тщетно Аторфи и Висма делали все, что могли, чтобы поднять ее. Но она все еще имела слабую связь с землей и с нами. Когда я выглянула из палатки, то увидела, что весь клан молча сидит, глядя на дверь. К полуночи в нее внезапно нахлынула волна жизни. Я почувствовала ее приказ, когда ее глаза открылись и взглянули на нас сознательно и требовательно.