О наследии Кетана и жизни в Кар До Проне
Кар До Прон – не самое большое из владений, которые присягнули на верность главе Красных мантий, и не самое богатое. Но то, что лежит в его границах, радует взор. Вишневые и яблоневые сады не только плодоносят в должный срок, но и дают сидр – напиток, пользующийся в Арвоне немалой славой. Есть там и злаковые поля, к осени всегда приносящие обильный урожай. Есть и овечьи отары, и добрые стада. В центре этой улыбающейся, плодоносной страны стоит замок, а около него – небольшая деревня. Она открыта солнцу, карнизы остроконечных крыш украшены затейливой резьбой. Стены домов из светло-серого камня, крыши из шифера, а резные руны расцвечены зеленью и золотом. Но сам замок, хотя и выстроен из того же камня, не блистает красками. На его башнях лежит тень, словно над ними зависло невидимое облако. В его стенах даже в летний зной обитает холодок, которого никто, кроме меня, как будто не замечал. Я же часто чувствовал, как что-то не близкое человеческому роду движется по его древним коридорам и таится в углах полутемных комнат.
Едва я начал что-то понимать, моя благородная мать внятно объяснила мне, что в будущем мне предстоит здесь править. Но ее обещания не внушали мне гордости. Я гадал, вправе ли человек называть себя повелителем этого населенного призраками места. Быть может, природная молчаливость служила мне защитой – я никогда не рассказывал ни матери, ни Урсилле (перед которой страшно робел) о своих странных и тревожных фантазиях касательно Кар До Прона.
До шести лет я оставался в Женской башне, где, кроме меня, из детей жила только дочь Эраха госпожа Тэйни, годом старше меня. Мне с малолетства твердили, что мы связаны судьбой, что, когда придем в возраст, нас ждет помолвка, которая крепко свяжет нас обоих с судьбами рода, – впрочем, в те годы меня это мало занимало, как, наверное, и ее.
Тэйни была высока для своих лет, много знала и не чуждалась хитростей. Я скоро понял, что за любую нашу открывшуюся проказу вина падет на меня одного. Не могу сказать, чтобы она мне нравилась или не нравилась. Я ее принимал, как принимал одежду на теле и еду на тарелке.
Ее брат Магус – дело иное. Он был лет на шесть старше меня и жил в башне Отроков, заходя к нам только повидать свою бабушку, благородную Элдрис. Мать его умерла от лихорадки вскоре после рождения Тэйни. Я говорю «его бабушку», хотя, судя по всему, и я был ее внуком. Однако госпожа Элдрис не скрывала своих предпочтений и либо не замечала меня, либо, стоило мне попасться ей на глаза, находила, к чему придраться, так что я обходил ее комнаты стороной.
Наша семья была странной, хотя тогда это не приходило мне в голову. Я готов был поверить, что так живут все семьи. Госпожа Элдрис редко покидала свою часть башни, и Тэйни полагалось бы оставаться с ней, хотя она ходила, куда хотела, – нянька ее была стара, туповата и основательно ленива, а потому присматривала за подопечной не так строго, как требовал обычай.
При Магусе я всегда был начеку. Он, когда мы оставались наедине (а я, как мог, старался, чтобы такое случалось пореже), не скрывал дурных чувств ко мне. Он был яростно горд, его одолевало такое же честолюбие, какое я знал за своей матерью. Его с детства снедала мысль, что не он унаследует владения после отца, и мысль эта крепла с годами, так что под конец он возненавидел меня – если не за меня самого, то за место, которое я занимал в доме.
Моя мать Ироиза и Мудрая Урсилла жили в покоях на верхнем уровне башни. Мать много занималась домашними делами. Не знаю, пришлось ли ей когда-то помериться силой воли с госпожой Элдрис и пересилить ее. Однако теперь в отлучки владетеля Эраха госпожа Ироиза вершила суд в Большом зале и отдавала приказы. Меня она в таких случаях сажала рядом на маленькой табуреточке за креслом владетеля с наброшенной на его спинку Красной мантией клана и заставляла слушать, как она судит. После она объясняла мне свои решения, основанные на обычном праве или на ее собственных суждениях.
Я, еще маленьким, чутьем угадывал, что ей хотелось бы навсегда оставить за собой это кресло. Казалось, в ее женском теле обретались все свойства, которые мир приписывал мужчине, и она билась в узких рамках обычаев, ограничивавших ее жизнь. Лишь в одном она была свободна – в обращении с Силой.
Из всех обитателей замка моя мать признавала выше себя одну только Урсиллу. Я знал, что познания и Дар Мудрой были для госпожи Ироизы предметом вечной зависти. Мать и сама обладала толикой Дара, но ей не хватило способности к долгому учению и дисциплины духа, чтобы сравняться с наставницей, и матери достало ума признать свою слабость. Однако во всех других делах она никому не желала уступать.