Неизвестно, сколько времени это продолжалось, но когда Скворча открыл глаза, было сравнительно тихо: они лишь негромко переговаривались и думали, как выяснилось из этого Разговора, что Скворча спит. Они говорили, что не помнят случая, чтобы такой маленький Человечек пришел на Колдунов Склон один, да еще с лукошком, да еще с таким странным именем; пришел, ничего не испугался, лег и уснул. Как это так, говорили они, кто его отпустил, кто дорогу показал? Тут что-то неладно, говорили они. Говорили Пни. Говорили Ели, Сосны, Папоротники, Бурундук, толстый мохнатый Червяк, и еще кто-то и еще, а больше всех Сорока.
— И где там странное имя-то! — тараторила она, точь-в-точь как Соседка Бабка Верочка Балабониха. — Господи ты боже ты мой, где там странное! Прозвали так на деревне, и сам к тому же и виноват. Скворца весной увидел — и давай, и давай его звать: «Скворча, грит, скворченька!» Господи ты боже ты мой! Тоже придумает. В Магазине Зойка-то: «Видела, грит, Скворча Комарихин в Кустов Проулок побег». Как раз тюль давали. Гляжу, грит, а он побег. Десять метров взяла, тюлю-то. Ну на что столько-то, спрашивается, а? Десять метров! Господи ты боже ты мой...
— Ну пошла! — перебили ее. — Теперь не остановишь.
— И когда она наговорится?!
— Зато все знает, что где делается.
— И знаю, и знаю! — еще сильнее зачастила Сорока. — К нему Мамка сегодня из Города приезжает, вот он и собрался по Грибы: вишь, корзину-то взял какую большую!
— По Грибы! Ах, по Грибы! — опять заталдели вокруг. — Вон оно что! А зачем на Колдунов Склон, а? Сюда-то он зачем? Что, в других местах Грибов нет, что ли?
И вот среди общего галдежа Скворча услышал, как кто-то протяжно и тяжело вздыхает, словно что-то хочет сказать, но не может, потому что рот завязали тряпкой. Подняв голову, он огляделся и сообразил, что это — Листвяк, и Охи его идут из большого черного Дупла.
— Что с тобой? — спросил Скворча, но в ответ услышал все тот же Ох и Бормотанье, в котором ничего нельзя было разобрать, так как все увидели, что Скворча проснулся, и опять зашумели.
— А я не боюсь! Зря стращаете! — крикнул Скворча. Они в самом деле уже не боялся: ведь пока он лежал на моховой Полянке, заткнув уши и зажмурившись, то не просто лежал и спал, как думали они, а лежал и набирался Отваги. — Не боюсь! И зря ты, Сорока-Балабониха, трещишь, да я по Грибы пришел, и никто меня не привел, а я сам.
И Сорока, словно ждала, чтобы ей возразили, зачастила так, что прямо захлебнулась словами, прямо стала хрипнуть на глазах: вот-вот, думалось, упадет и кончится.
— И не сам! И не сам! И Бабушка сказала, что тут много Грибов, и Лопух про Склон говорил, а Сухая Лесина, Старая Бестолочь — господи ты боже ты мой, и как у нее Язык повернулся! — указала Дорогу. Указала, указала, я сама слышала. А Жучок-дурачок привел, привел, видела, как вел. А Лопух надоумил Палочки ставить. Да зря, зря старался: я те Палочки все повыдергала. Вот! Чтоб не повадно было, вот! Тра-та-та, пра-па-па, кр-р, Хр-р... — И совсем осипла Сорока, и уже невозможно было ничего понять из ее Трескотни.
«Вот подлая, — подумал Скворча. — Палочки повыдергала. Ну ничего — я и так обратную Дорогу найду. И чего это они все переполошились? Боятся, что Грибов не останется, что ли? — И вдруг понял: — А-а-а, это ж они боятся, что Тайну узнаю, вот оно что. Но про Тайну пока надо молчать: само образуется — так сказал Лопух».
Скворча поднялся на ноги и решительно огляделся. И удивился: Грибов тут было столько, что не корзину, а целый Воз можно было бы набрать — ведь прямо-таки ступить некуда было, и лишь от первоначального Испуга он не заметил этого и ступал и давил Грибы ногами, и лежал на Грибах. Да, выходит, недаром говорили, что Колдунов Склон — грибной; и Маслят тут было видимо-невидимо, и Валуев, и Сыроежек всяких, и Рыжиков по краю Болота, и Груздей под Соснами повыше, и каких-то красных, и белых, и синих... У Скворчи дух захватило от этого Изобилия, и он совсем забыл про Тайну.
— Вот это да-а! — сказал он. — Ну ладно, не беспокойтесь: корзину наберу, и все, и нисколько тут у вас от этого не убавится.
Так сказал Скворча и тут же шагнул со своей моховой Полянки и нагнулся за красивой красной Сыроежкой. И только он нагнулся, как опять заохал Листвяк.
— Ты чего? — спросил Скворча и погладил Листвяк по шершавой серой Коре. — Старенький ты. Может, болеешь?
— О-о-ох! — протяжно простонал Листвяк и опять что-то забормотал, но теперь Скворче послышалось в этом Бормотании: — Приложи ухо к моему Дуплу.
И только Скворча ухватился за края Дупла, чтобы подтянуться и послушать, о чем хочет сказать старый Листвяк, как опять вдруг поднялся невероятный Шум, и громче всех загалдела, конечно, уже снова набравшая духу Сорока.