Сон этот снится ему часто, и он будто бы знает, куда и зачем едет, и что все там будет хорошо, и как именно будет. Вот только ни разу не доехал он до своей цели, до этой деревушки, которая располагается будто бы сразу за рощей и на краю которой стоит маленький светлый домик: то конь споткнется, то цветы заманят в другую сторону, то какой-то старичок встретится — то есть всегда что-то обязательно остановит и отвлечет, и уже потом все мутнеет, меркнет — и роща, и день, — становится обычным; и он просыпается, и, проснувшись, уже не может вспомнить ни куда ехал, ни зачем, ни кто его там ждал — в этом домике за рощей.
Иногда память сохраняла обрывок разговора со старичком, который появлялся почти в каждом сне и который останавливал, а затем отвлекал его от цели.
— Куда едешь, добрый молодец?
— К ней.
— К кому, к ней-то?
— К ней. — И Петр называл имя, которое тоже потом не мог вспомнить, а старичок, усмехнувшись, отвечал на это:
— Ой ли?!
— А что?
— Ничего. Иди, посиди со мной, расскажи, что ищешь.
И Петр подсаживался.
— Я линию ищу, — говорил он доверительно. — Линию. Чтобы в одной этой линии было выражено все. Понимаешь? Все-все мое, весь я и вся правда.
— Или тебе мало славы? — весело балагурил старичок. — Или ты не первый на весь край мастер? Или не приезжают смотреть твою работу ученые знатоки да специалисты?
— Дерево — дело тонкое, — отвечал будто бы Петр. — Я хочу такую линию найти, какой еще никто не нашел — чтобы весь узор сразу засветился. И найду.
И старичок со смехом восклицал:
— Ой ли!..
В другой раз он долго и дотошно выпытывал у Петра, зачем ему эта линия, разве недостаточно, что у полдеревни резные наличники его работы, стены веранд, кувшины разные, ложки, фигурки, рамки и многое-многое другое.
— И ведь узоры-то не простые, чудные, замысловатые — кружево, одним словом, самая тонкая работа.
— Нет, — ответил Петр, — все это школьничество. Так уже было.
— Разве плохие были мастера-резчики?
— Хорошие. И каждый тоже искал линию.
— Ну и, выходит, никто не нашел до тебя?
— Находили. Это был круг.
— Ой ли?
— Круг, круг. Один с одной стороны шел, другой — с другой, но все натыкались на круг, и им хотелось дальше.
— И ты тоже хочешь дальше?
— В искусстве нельзя не искать этой линии, этого знака, который один бы сразу говорил все.
— Что все? Истину, что ли?
— Истину.
— Так пускай ее наука ищет. Тебе зачем?
— У науки другая задача.
— Охо-охо, — вздохнул тогда старичок. — Человек — фотограф, искусство — проявитель, наука — закрепитель, а время, добрый молодец, — проточная вода.
— Да ты хитрый черт! — воскликнул удивленный Петр и... проснулся.
Да, так ему ни разу и не довелось доехать до того дома, где жила она, имя которой поглощала замыкавшаяся при пробуждении память.
Резать он стал в детстве: перенял от отца. В детстве же приснился ему в первый раз этот сон. Правда, там не было еще ни коня, ни старика, ни светлого домика, а одна только большая, яркими красками цветущая роща, по которой он брел неизвестно куда; и, проснувшись, он удивился, потому что никогда до этого не видел цветных снов или видел, но не помнил, что видел именно цветной, не помнил так отчетливо все цвета и оттенки.
Потом была школа, затем два года в плотницко-столярной бригаде, затем армия, и плотники, пока он служил, срубили ему новый дом, и он вернулся в этот дом, в эту же бригаду, и началась взрослая жизнь, полная надежд и мечтаний, и сон его также стал взрослым и уже привычным.
Было время, когда об этом сне знали все — товарищи, соседи, мать. Петр был человеком общительным, откровенным и простодушным, лицо его всегда было таким, как будто ему постоянно сопутствовала удача и во всем вокруг одни только радости. И хотя после школы он перестал рассказывать о своем сне, отвечая любопытствовавшим, что больше не снится, и как бы несколько замкнулся, ушел в себя, беспечная и светлая улыбка по-прежнему играла на его лице, и в деревне его все также называли «Петюха-потеха» или «Петька-почем-улыбка». И только один человек не называл его так и знал, что сон повторяется, — Наташа: они вместе закончили школу, но ей не удалось уговорить Петра пойти в институт. Он подробно писал ей в город, что нового было в последнем сне, рассуждал о линии или знаке, о своих поисках, просил прислать нужные книги, а она рассказывала в письмах о своем студенчестве, о новинках в магазине художественного фонда и убеждала, что ему надо уехать из деревни и учиться.