— Я думал, твой отец — робот.
Холли нахмурилась, но не удивилась.
— Моему настоящему отцу. Ты с ним еще незнаком. Он не одобрит мой выбор. Он никого не одобрит. Он считает, чем больше у тебя привязанностей, тем больше шансов работает против тебя.
— Великая философия, — сказал Грег.
Холли поцеловала Грега в губы.
— Он появится, — сказала она. — Он любит меня до безумия.
Они поженились в год получения дипломов. Церемония была скромной: несколько друзей из университета, родители и сестра Грега, Холлины родители-роботы.
— Я вижу, твой отец не пришел, — сказал Грег. — Твой настоящий отец.
— Нет, — сказала Холли, внезапно погрустнев. — Он принял наш брак, но для него это болезненно.
В ночь перед свадьбой Холли пригласила Грега в свое жилище. Чаще она проводила время в двухкомнатной квартире неподалеку от университета, которую снимал Грег. Холли сказала:
— Ты никогда не спрашивал меня, куда я ухожу.
— Нет, — сказал Грег, и захолонувшее сердце подсказало ему, почему. Он боялся, что это знание разделит их. Когда она отсутствовала, он подъезжал к ее квартире и видел ее машину у двери, но дома никого не было, и, заглядывая в окна, он видел пустые освещенные комнаты… Грег не был уверен, хочет ли он знать, куда она исчезает.
Она, казалось, почувствовала это и притянула его к себе.
— Я ухожу недалеко, — сказала она. — И где бы я ни была, я думаю о тебе. Но мы собираемся пожениться. Ты должен увидеть мой дом. Он станет ареной наших снов.
Она взяла его с собой в Свипер-Сити. В ту ночь вход туда находился у нее под кроватью. Обычно он оказывался в кладовке. Когда Грег научился видеть, он иногда замечал его перемещения: иной раз вход скользил вдоль цоколя дома, а в жаркие дни лежал под ванной, словно кот, прячущийся от жары.
— Вот это отпирает дверь, — сказала она, показывая ему мерцающую голограмму, и он мгновенно узнал ее губы, слегка раздвинутые, ярко-красные и светящиеся. — Поцелуй.
Поцелуй был заключен в рубин величиной с бейсбольный мячик. Чтобы сделать свою голограмму, нужно было наклониться и поцеловать специальную машину, ее сверкающую хрустальную поверхность. Представив при этом, что целуешь нечто самое желанное на свете.
Губы, целующие губы. Поцелуй, запечатленный в голограмме, мог открыть дверь. С той стороны тот же самый образ распознавал своего двойника.
— Вот твой ключ, — сказала она. — Если тебе понадобится пойти туда одному, ты сможешь войти с помощью этого.
Свипер-Сити. Где он на самом деле находился? Все ответы были неудовлетворительны, бессмысленны, неверны. Он находился в непредставимо отдаленном будущем. В параллельной вселенной. Он был родиной сущности, заключенной в человеческий облик и называемой теперь Холли Хэлли, он был родиной схожих с ней сущностей. Или, по словам Холли, он мог бы быть ее родиной. Это было одной из возможностей такого места. Он был мечтой Холли, и она существовала, чтобы мечтать о нем.
Свипер-Сити был религией, или артефактом религии, или…
Грег сказал своей любимой, что она ответила достаточно подробно на данный момент. Он взял ее за руку и крепко держал ее, пока они шли по городу, который напоминал смесь Лас-Вегаса и Диснейленда.
— Так видят его люди, — сказала Холли, и он не попросил ее объяснить сказанное.
Улицы были запружены народом, в воздухе летали воздушные шарики, под догами шуршали конфетти, клоуны подносили к губам трубы, издавая пронзительные звуки.
— Пойдем, — сказала Холли. Она отвела его в казино под названием «Падающие кубики».
В ту ночь за рулеткой они выиграли для Холли беременность и на боковом поле — место в рекламном агентстве.
Грега та ночь совершенно измотала, и, вернувшись назад, он не мог уснуть. Знание того, что его жизнью управляет игра случая, было ему крайне неприятно.
Голос Холли мягким ветерком гулял по его голым плечам. Ее разъяснения походили на молитву.
— Настоящее есть сумма всего случившегося прежде. Каждый новый день более маловероятен, чем предыдущий, Поскольку пройденный путь становится все длиннее, все извилистее.
— Мне приятно думать, что я обладаю некоторой долей свободной воли, — пожаловался Грег. У него было чувство, что возлюбленная обманывала его, что, пока он корпел над учебниками, она играла в карты, обеспечивая ему получение диплома.
— Нет ничего свободнее, чем падение Чисел, — сказала Холли. — В них заключается и твоя воля. Свипер-Сити таков, каким ты его видишь; он подчиняется твоему пониманию природы вещей. Почему же ты так расстроен? Ты должен признать, что я отличный игрок. Разве нам приходилось ездить в Даунтаун? Нет, ни разу.
— Даунтаун? — Грег повернулся к ней и долго, не отрываясь, смотрел ей в лицо.
— Ну да, — сказала Холли. — Даунтаун. Да…
— Расскажи мне о Даунтауне. Мне не нравится это название — Даунтаун.
Неспроста оно ему так не понравилось. — После долгих уговоров Холли объяснила, что Даунтаун — это место, где идет большая игра. В Зале Хранителя шансов. И Сестры Колеса наблюдают за игрой своими холодными глазами, полускрытыми в тени капюшонов.
Поезд замедлил ход, покачиваясь. Огни тоннеля вспыхивали через равные промежутки времени, словно биение пульса. Человек с трубкой встал.
— Что ж, — сказал он, — пусть ваши Числа подарят вам Гармонию.
— Благодарю, — сказал Грег. Он посмотрел вслед человеку, проталкивавшемуся через переполненный вагон.
Грег подождал, пока поезд опустеет, и только тогда встал и пошел по проходу между сиденьями. Когда он вышел из вагона в холодное гулкое пространство вокзала, на него нахлынули воспоминания. Он внезапно как наяву увидел Холли, которая, покачиваясь, протягивала руку, чтобы опереться о стену, и говорила:
— Я в порядке. — И снова отталкивалась от стены, пытаясь продвинуться вперед. — Я просто хочу домой.
И желтая стена с ярко-красным отпечатком ее ладони.
Подземный переход навевал ужас; огромные каменные плиты цвета мокрого асфальта вздымались в темноте. Грег отчетливо помнил каждую из них. Страх давил его, лишал рассудка, и он чуть было не завопил от невыразимого отчаяния, пустившись бегом по блестящему черному полу, — а куда, кстати, подевалась толпа, вывалившаяся из переполненного поезда? — но навстречу страху поднималась ярость. Ярость спасла его от безумия.
Как мог ее собственный отец допустить такое?
Жизнь была чудесна. Они назвали дочку Мириам. После того как Грег получил степень в области инжиниринга, они переехали в Лисбург, где его уже ждала работа на фирме в Фэрфаксе, в тридцати минутах езды на электричке. Коллеги подобрались интеллигентные и дружелюбные. Работа его увлекала. Любовь к жене и дочке казалась безграничной.
Когда дочке было пять лет, она упала с дерева и сломала руку. Холли позвонила Грегу на работу. Он разыскал ее в больнице.
Когда он вошел в палату, где Мириам лежала без сознания, сердце Грега вздрогнуло, словно от укола скальпелем. Он встал на коленях около кровати и дотронулся до щеки ребенка. Белый, слегка изогнутый гипс, охватывающий всю ручку, был подвешен в воздухе на блестящем стальном тросе.
— С ней все будет в порядке, — сказала Холли.
То же самое говорили и врачи, но то, что это в принципе могло случиться, ужаснуло Грега. В обществе своей бесстрашной жены он забыл о враждебности равнодушного мира. Он не думал о минных полях смерти. Он изменил своей собственной религии, религии страха, реальности недобрых, опасных, грозных сил. Теперь он чувствовал себя виноватым. Ему становилось плохо при мысли о том, что его благодушие явилось причиной случившегося. Если бы он был достаточно бдителен, ребенок бы так не страдал.
Холли старалась утешить его. У нее ничего не получилось. Когда Мириам вернулась из больницы, рука все еще сильно болела. Грег слышал ее плач, шел в ее комнату, говорил с ней, а когда она засыпала, сидел у постели до утра.
Жена чувствовала, как он страдает. Однажды ночью, через неделю после возвращения Мириам из больницы, она сказала: