Золото сослужило нам добрую службу. Этот недоумок Веласкес, губернатор Кубы, послал сюда Нарваэса с большим отрядом и с приказом доставить на Кубу Кортеса - закованным в цепи. Ну и что из этого вышло? Эрнандо вышел навстречу отряду и попросту перекупил солдат Нарваэса ацтекским золотом (правда, без небольшой драки не обошлось), захватил каравеллы, снаряжённые Веласкесом за свой счёт, и увеличил нашу армию до тысячи трёхсот человек, из которых почти сотню составляли всадники. Теперь-то мы поговорим с этими поклонниками кровавых богов по-другому!
Но пока мы отсутствовали, Альварадо, оставленный Кортесом своим заместителем и командиром гарнизона в Теночтитлане, наломал дров. Золото - оно имеет свойство ослеплять, и жадность едва не сгубила Альварадо и всех его людей. А дело было так.
Ацтеки ежегодно, в мае, проводили празднества в честь своего грозного бога войны Уицилопочтли (того самого, которому приносили человеческие жертвы). Поскольку храм этого бога находился по соседству с дворцом Ахаякатля, где жили испанцы, то ацтеки испросили у Альварадо разрешения устроить праздник во дворе Большого Теокалли - самой главной пирамиды города. И заместитель Эрнандо разрешил - при условии, что собравшиеся не будут иметь при себе оружия.
Шестьсот ацтеков из самых знатных родов, пышно разодетые и украсившие себя драгоценностями, собрались на праздник. Никто из них не обратил внимания на группы испанских солдат во дворе храма - все давно привыкли к тому, что испанцы никогда не расстаются с оружием и доспехами и принимали их за зрителей. А зрители - по сигналу - обнажили шпаги и ринулись резать безоружных.
Альварадо толкнула на это обыкновенная алчность - ему хотелось завладеть золотыми украшениями и не делиться при этом с Кортесом. Теночки не могли сопротивляться голыми руками, к тому же их ошеломила свирепая внезапность нападения. Солдаты Альварадо перебили всех - вся лестница храма оказалась залита кровью. И эта глупость заместителя Кортеса переполнила чашу терпения - на следующий же день тысячные толпы индейцев атаковали дворец.
Ацтеки шли и шли, как одержимые, не считая убитых и презирая смерть. Поголовная гибель всего нашего гарнизона в Теночтитлане была бы неизбежной, если бы не Монтесума. Ему удалось уговорить наступавших отойти, так как если они будут продолжать атаку, то белокожие пришельцы неминуемо убьют его, Монтесуму. Императора послушались - в последний раз.
Мы вернулись в Теночтитлан, но обстановка резко переменилась. Никто уже не спешил доставлять нам еду, женщин и драгоценности - казалось, что даже дома, улицы и мостовые столицы сочились-истекали ненавистью к тем, кого ещё совсем недавно обожествляли. И новая атака, гораздо лучше организованная, не заставила себя ждать.
Наши пушки косили индейцев, как траву, но они лезли и лезли. Всё новые и новые тела добавлялись к грудам трупов, но не заметно было, чтобы это хоть как-то охладило пыл теночков. Мы продержались весь день, падая к вечеру с ног от усталости и ран.
На следующий день Кортес решил атаковать сам, поджечь город и раздавить непокорных - сидя в осаждённом дворце, мы все в конце концов просто перемёрли бы от голода и жажды.
Однако уличные бои не принесли ожидаемого успеха. Индейцы сбрасывали с крыш громадные камни, которые плющили солдат в кашу вместе с панцирями. В тесноте между домами конница утратила наступательный порыв, а артиллерия оказалась гораздо менее эффективной. Ацтеки несли огромные потери, но они могли позволить себе менять сотню своих за одного нашего - подкрепления подходили к возглавившему восстание принцу Куаутемоку, племяннику Монтесумы, непрерывно. В толчее боя в городе всё наше войско растаяло бы без следа, словно комок ила в быстром горном ручье. И Эрнандо приказал отступить.
Зажечь город не удалось - дома стояли друг от друга на значительном расстоянии, да ещё эти проклятые каналы. А когда Эрнандо выпустил брата Монтесумы Куитлауака и других знатных ацтеков, взятых нами в заложники, то они не только не стали уговаривать соплеменников сложить оружие, но сами приняли самое деятельное участие в восстании. А запасы пороха всё убывали - ведь мы палили неустанно.
Оставался последний козырь - Монтесума. Он уже спас испанцев однажды, может быть, спасёт снова? И верно, шум боя мгновенно стих, как только император появился на зубчатой стене дворца. Всё-таки его ещё почитали, несмотря ни на что. Но он сам испортил всё дело одной-единственной фразой, назвав испанцев "друзьями" и "гостями", которые-де удалятся с миром, если его народ их выпустит. Это была роковая ошибка короля - ведь друзья и гости не убивают хозяев. И в Монтесуму полетел град стрел и камней.
Монтесума умер - его голову проломил камень из пращи, а тело пронзили несколько стрел. Но умер он оттого, что не хотел больше жить, а вовсе не от ран. Человек в нём не смог пережить конца императора…
Не спасло положения и взятие нами - ценой немалой крови! - Большого Теокалли и свержение с пьедестала статуи Уицилопочтли. Индейцы не впали в отчаянье, видя гибель своих богов - наоборот, они бросились на нас с ещё большим остервенением. Оставалось одно - уходить из Теночтитлана, и уходить немедля, коль скоро мы хотим спасти свои сердца от жертвенного камня. Обещания индейцев - отнюдь не пустая угроза, их оскорблённые боги жаждут мести!
…Ночь выдалась тёмная, холодная и дождливая. Поначалу всё шло гладко: мы тихо выбрались из ворот дворца, стараясь не нарушать тишину звяканьем оружия и конским всхрапом. Мы несли с собой заранее приготовленный переносной мост, чтобы перебраться через проломы в тлакопанской плотине (о них Кортес знал) и перевести лошадей и пушки. Мы осторожно продвигались по главной улице, не видя ни единой живой души вокруг, и уже ликовали оттого, что нам удалось так ловко одурачить этих проклятых дикарей.
Но оказалось, что не мы их, а они нас перехитрили. Индейцы зорко следили за нами из темноты, и они просто дали нам отойти от дворца достаточно далеко, чтобы сделать наше возвращение под защиту его мощных стен невозможным. А как только мы стали наводить мост через первый пролом, отделявший улицу от дамбы, внезапно раздались звуки труб, и загудел барабан. И началось…
Поверхность озера вмиг покрылась сотнями и сотнями пирог с воинами, устремившихся к дамбе со всех сторон, а из тьмы в нас полетели тысячи стрел и копий. Дорога же обратно была отрезана - скрывавшиеся в домах воины ацтеков перекрыли улицу завалами из дерева и камней.
Я раздавал удары налево и направо, не слишком заботясь о том, кому они достанутся - врагу или другу. Мне важно было продвигаться вперёд, к мосту, и я шёл. Я успел перебраться через мост как раз перед тем, как сотни тянувшихся к нему рук вцепились в хлипкое сооружение и перевернули его вместе с бежавшими по доскам людьми.
Двигаться можно было только на ощупь. Темнота вокруг кричала, стонала, выла. Чья-то рука вцепилась мне в ногу - я рубанул наотмашь, брызнула кровь. По панцирю скользнула стрела; вокруг меня с плеском падали в воду тюки и ящики, лошади и люди. И всё-таки я продрался через толпу за мостом и побежал по дамбе дальше, ориентируясь по редким вспышкам факелов и по сочной кастильской брани, казавшейся мне музыкой.
У второго пролома мы застряли. Нашего переносного моста больше не было, его захватили индейцы. Пришлось заваливать пролом всем, что для этой цели годилось - мешками, повозками, тушами коней и трупами солдат. Мы приканчивали носильщиков-тлашкаланцев - пусть послужат нам в последний раз! - и спихивали их в зияющую брешь в дамбе вместе с поклажей, которую они на себе волокли…
Не знаю, сколько нас выбралось на последний участок плотины. У меня в ушах до сих пор звенят истошные крики тонущих в озере. Доспехи - это не самая лучшая одежда для купания, а если к тому же ты нагружен золотом (перед выходом Эрнандо раздал всем желающими сокровища Монтесумы - берите, кто сколько унесёт), то становится понятным, что крики эти раздавались недолго. Кроме того, на вопли утопавших спешили пироги теночков, и милосердный удар палицы помогал бедолагам без ненужного промедления свести счёты с жизнью.