Дэнни растерянно смотрит на банку с оранжадом в руке – он напрочь забыл о ней, – а потом снова поднимает голову и успевает увидеть, как мотоциклист исчезает за ярким красным рекламным щитом автозаправки.
6. Когда некоторые вещи остаются прежними
Километр за километром уносятся прочь, тучи над головой все темнее и темнее. По лобовому стеклу стучит холодный дождь. Дворники оживают, мечутся по окну, оставляя за собой неровные подтеки.
– Mamma mia, – ворчит Роза. – Похоже, впереди нас ждет та еще погодка. А еще ведь даже не декабрь!
Она, прищуриваясь, всматривается вперед со стойкостью, выработавшейся за многие годы кочевой жизни. Караван движется по долгим подъемам и спускам Южной Франции. Названия на дорожных указателях знакомы Дэнни по предыдущим гастролям: Периньян, Тулуза, Монтабан. Последний час Дэнни бдительно высматривает подозрительного мотоциклиста – но того и след пропал. «Может, я ошибаюсь, – думает мальчик. – Но если это и впрямь был тот самый тип, значит, он не просто вор. Скорее всего, шпион «Сорока Девяти».
Постепенно, не видя больше мотоциклиста, он сдается и вытаскивает из рюкзака томик Пруста. Хоть время с толком проведет.
Почему эта книга оказалась в тайнике в парке Гуэля? Дэнни листает страницы. Может, там найдутся какие-нибудь подчеркивания, выделенные слова или строки? Или в книжку что-нибудь вложено? Но через тридцать минут поисков приходится признать – нет, ничего. Может, папа просто хотел, чтобы когда-нибудь и Дэнни прочитал эту книгу? Не слишком ли эксцентрично – даже для него? «Он любил учить людей, – рассказывала Лора. – Даже когда они не очень-то хотели учиться».
Мальчик пытается одолеть хотя бы первые страницы, но повествование такое запутанное и вязкое, а книга так трясется в руках, что он откладывает ее в сторону и думает о Лоре. В горячке последних барселонских дней он почти и не вспоминал о ней. Ничего, она справится, он уверен. Она и не такое видала. Да и обвинения просто нелепы – скорее всего, состряпаны продажными чиновниками на службе у «Сорока Девяти». Судья над ними только посмеется, да и все. Но когда дойдет до суда? Как долго еще она будет выведена из игры? А что, если – вдруг! – обвинения с нее не снимут и она попадет в тюрьму? Станет ли тогда его опекуном Замора? Отправят ли его обратно в школу?
Син-Син машет рукой у него перед лицом:
– Дэнни? Кто-нибудь дома?
– Ага. Просто я думал о Лоре.
– С ней все будет хорошо. Хочешь поиграть в карты?
Дэнни не хочет – он бы предпочел следить за дорогой или разгадывать шифровку. Но он рад, что Син-Син снова к нему обратилась.
– Давай.
Девочка вытаскивает колоду и начинает тасовать карты:
– Чур не жульничать, хорошо?
– Я б и не стал – с сестрой-то, – отзывается он.
Син-Син колеблется – в уголках ее губ подрагивает улыбка – и начинает сдавать.
Когда они проезжают Фюмель и поднимаются из долины к Науди, уже снова смеркается. Мотор грузовичка пыхтит от натуги на крутом склоне. Скрежещут передачи. За окном мелькают знакомые приметы: церковь, лесопилка, кафе с выцветшим стареньким пологом. Все меняется – и все остается неизменным. Люди приходят и уходят – но навес над кафе все тот же.
Снаружи сгущается тьма. Птицы ищут ночлег. В каждой тени мальчику мерещится засада. При виде охотника, возвращающегося к старенькому «Пежо» с винтовкой на плече, сердце Дэнни ускоряет бег.
Одолев три последних крутых поворота, караван оказывается на гребне холма, высоко над долиной. От весеннего буйства трав не осталось и следа, скошенная стерня кажется в зимних сумерках почти белой. Раньше Дэнни представлял Науди летом, а теперь вспоминает, как тут зимой. Сырость, сквозняки, никакого центрального отопления. Наледь на окнах спальни, мышиное гнездо в шкафу. Все жмутся перед камином в старом бальном зале. Повсюду горят свечи, разгоняя темноту, а дом кажется одновременно и таинственным, и жутковатым…
Низкие тучи размывают линию горизонта. Караван трясется по проселочной дороге мимо призрачных домиков, что летом сдаются внаем, въезжает в каменные ворота на поросшую травой аллею.
Написанный от руки указатель возвещает: «Bienvenue au Chateau Mysterium» – «Добро пожаловать в шато «Мистериум». Белые буквы на темно-синем фоне выцвели, краска пооблупилась. Син-Син рассматривает вырисовывающееся в темноте неприветливое здание в два с половиной этажа. Часть окон закрыты ставнями, другие зияют на фоне стен темными провалами.
– Ну и домик, чокнуться можно, – морщится девочка.
Роза тоже хмурится, показывая на верхний ряд окон. Самое последнее в дальнем конце здания тускло светится.