– Бойфренд?
– Не ясно, но у Бихар имеются пропуски. Кроме того, год назад она ездила в Турцию.
– Надолго?
– На пару недель.
– Мда, сложно что-либо сказать. Наверное, у них тоже есть право ездить к родственникам.
– А что, если она чувствовала, что ей нужно отсюда бежать?
– Но…
– А вдруг ее возили на смотрины?
– Это нужно у ее родителей спросить, хотя они не расскажут. Давно семья живет в Финляндии?
– Десять лет. Бихар училась в первом классе, когда они переехали. Турецкие курды, перебрались как беженцы. Сейчас у всех финское гражданство.
– А родители?
– Отец – Пейдар Челкин, сорок четыре года, электрик по профессии, не работал ни дня за десять лет.
– Ясное дело, – усмехнулась Анна.
– Мать – Зера, ей всего тридцать четыре. Ты только подумай, она родила Бихар в семнадцать лет. Без профессии. Младшая дочь Адан родилась вскоре после того, как семья переехала в Финляндию. А сын Мехван учится в восьмом классе.
– Скажи, ты наводила справки по школе Раяпуро?
– Нет, а надо?
– Найди кого-нибудь из старых учителей Бихар. Классные руководители на удивление много знают о семьях своих учеников.
Телефон в сумке Анны издал сигнал. Пришло сообщение от Рауно: «Эско просил передать, что подруга Рийкки – Вирве Сарлин – явится завтра на допрос».
– Вот что с ним, а? – спросила Анна.
– Такой вот он иногда немного жлоб.
– Немного? По-моему, очень даже много. И всегда такой.
– Не обращай внимания.
– Он что же, сам не может послать мне сообщение?
– Брось, правда, не стоит обращать внимания, – сказала Сари.
– Значит ли это, что если я хочу послать ему сообщение, то должна послать его через Рауно? Но ведь Рауно не может быть посредником между нами!
– Может. Поначалу, во всяком случае. Ничего, Эско успокоится.
– Он ненавидит меня.
– Не ненавидит. Просто Эско – это закосневший в своих догмах консерватор. Нужно дать ему немного времени переварить тот факт, что его напарником вдруг стала молодая женщина, да еще и не уроженка Финляндии. Он дальше Швеции никогда в жизни не ездил. Поверь, когда познакомишься с Эско поближе, увидишь, что он нормальный мужик.
– Не сомневаюсь.
– Точно тебе говорю. И хотя Вирккунен балует Эско, он все же старается держать его в узде. Если что-нибудь случится, жалуйся шефу.
– Что значит «балует»?!
– Не знаю. Какая-то давняя история. У нас у всех с Эско случаются стычки, но вот он такой, какой есть, не стоит принимать это слишком близко к сердцу.
Анна пожала плечами, допила вино.
– Значит, завтра у нас Вирве Сарлин. Родители Рийкки сказали, что она была самой близкой подругой их дочери, – сказала Анна.
– Вот и отлично, кто знает, что еще выяснится.
– Будем надеяться. Во всяком случае, это позволит пролить немного света на загадочную личность по имени Рийкка Раутио.
– А в пятницу семейка Челкин.
– Как тут не уработаешься!
– Хорошее у тебя начало на криминальном поприще: из огня, да в полымя. Я первые три года занималась исключительно кражами велосипедов.
– Можно позавидовать, – сказала Анна.
Хорошо помню день, когда мы приехали в Финляндию: отец, мать, Мехван и я. Адан тогда уже сидела у мамы в животе, но заметно не было, и я не знала. Помню, как они волновались, как мама больно сжимала мою руку, когда они говорили в аэропорту, что мы беженцы. Откуда мне было знать такие слова, но родители знали. Курдов давно кидает по миру, так что они знают. А многие не знают. Они думают, что их возьмут на работу сразу из зала выдачи багажа – достаточно там оказаться. Ан нет, обломитесь!
Я сгорала со стыда, мне-то хотелось чувствовать себя там как все, то есть лениво тянуть чемодан, покупать кружки с муми-троллями, прихватки с маками и шоколад, а еще поглядывать, когда объявят рейс. Короче, ехать в отпуск. И я представила, как это – ехать в отпуск.
Нас отвели в какую-то похожую на офис комнату и сказали ждать. Мы ждали так долго, что я чуть не описалась. Наконец туда пришли две светловолосые женщины в полицейской форме и темнокожий мужчина в штатском. Отца и мать словно пригвоздило к месту, когда они их увидели. Меня с детства учили, что надо бояться полиции, но эти хоть и были большие, устрашающе не выглядели. Они улыбались и смотрели прямо в глаза – сразу понятно, что мы уже не дома.
Мужчина разговаривал на нашем языке. Мне показалось забавным: уехать так далеко от дома, оказаться в дубаке, а тут – хоп – и тебя встречает кто-то из своих. Впрочем, я с детства знала, что все, кто только может, стараются уехать.
Мужчина переводил полицейским, что говорил отец, а отцу – что говорили полицейские. Отец рассказал о нашем кошмарном бегстве, о том, как мы шли пешком через горы, рассказывал тем же самым плавным голосом, каким он иногда вечерами, когда мы еще жили дома, вспоминал для нас с Мехваном древние легенды. Переведенные на финский, слова отца казались странными, как будто мужчина рассказывал не нашу историю, а какую-то совсем другую. А еще странно, что, хотя прошло совсем немного времени, я уже начала обо всем забывать. И вдруг наша история превратилась в сказку на чужом языке: сначала «жили-были», в конце «кто слушал – молодец», а между ними листы плохой бумаги и дешевая печать.