- Почему? - допытывалась Нина, - почему я должна делать для Заваркиной представление? Кто она такая? Кто она мне? Подружка? Сестра? Мать? Еще один бесполезный человек.
Павел фыркнул.
- Что? – спросила Нина и раздраженно рубанула ножом по помидору. Несчастный овощ выскочил из ее рук и укатился под раковину. Павел проводил его взглядом.
- Вспомни, чем мы обязаны Заваркиной, - тихо сказал он и вернулся к тоскливому созерцанию яичницы.
Нина скривилась. Два года назад Заваркина прижучила первую жену Павла: она хотела ее, Нину, довести до самоубийства. «Извести», - как говорила Нинина бабушка.
Если бы не Заваркина, Павел до сих пор был бы женат, а Нина, возможно, мертва. Или сидела бы взаперти в сумасшедшем доме.
- И сколько это будет продолжаться? – спросила Нина. Раздражения в ее голосе поубавилось. - Сейчас она требует представление, а потом что? Захочет нашего ребенка забрать? Она же профессиональная шантажистка и падальщица!
- Она сказала, что речь идет об одном представлении, - сказал Павел и решился ковырнуть остывающую яичницу вилкой. Из нее потел желток. – Она обещала оставить нас в покое. Навсегда. Предложила даже перестать здороваться.
Павел вспомнил, как встретил Заваркину на коктейле. Он рассматривал девчонок и прикидывал, какую бы прокатить сегодня на своей новой тачке (бизнес-класс, сиденья с подогревом), он наткнулся на знакомое лицо и на секунду опешил. Ему показалось, что это Алиса Заваркина, его давняя подруга, в которую он всегда был немножечко влюблен. Он хотел было кинуться с объятиями и поцелуями, но его затуманенное бурбоном сознание выхватило коротко стриженые волосы и навечно прилипшее агрессивное выражение лица. У Алиски никогда не было ни того, ни другого.
- Здравствуй, Анфиса, - Павел упал на стул рядом с Заваркиной-старшей, мазнув ее щеку бесцеремонным поцелуем.
- И тебе не хворать, - с хитрой улыбкой ответила та, - я здесь, кстати, по твою душу сижу.
- Повезло мне, - улыбнулся тот, но нутро его похолодело. Весь город знал, что если Заваркина тобой интересуется, то жди либо скандала, либо расставания. Расставание, в свою очередь, могло быть либо с огромной суммой денег, либо с женой или подругой, либо с высокой должностью. Последнее тянуло за собой расставания с двумя предыдущими.
Подруга Заваркиной, сидевшая теперь напротив Павла, разглядывала его, не скрывая интереса. Она от любопытства так подалась вперед, что ее большая грудь оказалась полностью лежащей на столе. Павел на секунду засмотрелся в вырез ее блузки.
- Как Алиса?
- Процветает. Сын подрос. Болтает по-норвежски.
- У нас тоже все чудесно. У меня чудесная высокооплачиваемая работа и любимая жена, - Павел самодовольно усмехнулся и откинулся на спинку стула. Она была слишком затейливо изогнута, поэтому Павел принялся смешно ерзать располневшим телом, пытаясь устроиться, что несколько снизило градус его самодовольства.
У Заваркиной дернулся уголок рта. Подруга выжидательно посмотрела на нее, а Павел снова посмотрел на лежащую на столе грудь.
- Как хорошо, что я тебя избавила от жены, правда? – сказала, наконец, Анфиса.
Удар был одиночным, но точным. Павел вспомнил, как неприятно и предательски дернулось его лицо тогда.
- Да и детей у нас пока нет, - Нина вернула Павла в реальность.
Иногда разговор с женой поворачивался так, что дети становились камнем преткновения. Нина то не хотела детей, потому что она «не домохозяйка», то, потискав свою недавно родившуюся племянницу, настойчиво требовала немедленно ее оплодотворить. У Павла уже был ребенок от первого брака, и он осторожничал с непостоянной супругой.
- В общем, Заваркина хочет тебя видеть. Не возражай! – крикнул Павел, видя, что жена открыла рот, - сказала, что найдет тебя сама.
Эту ночь Нина спала плохо. Она воображала ужасы, которые ее могла заставить сделать Анфиса. Ей грезились инсценировки ритуальных убийств, разнузданных оргий, политической подставы или какой-нибудь провокации, которая, несомненно, пойдет на пользу театру, но навредит лично ей, Нине.
К четырем часа утра Нинины страшные мысли перешли в более прозаическую область. Где репетировать? После ее увольнения из Института Искусств, где Нина преподавала, ей пришлось покинуть все более или менее приличные репетиционные площадки: ректор, старая грымза, выписала ей «волчий билет». Нина с остатками своей труппы пристроилась в гнилом доме культуры в пригороде. В ДК был только один зал и одна комната для репетиций с пасторальным видом из окна: речушкой, деревушкой, церквушкой. Все эти недвижимые сокровища театру новой драмы «Гнилая сцена» пришлось делить с литературным клубом для пенсионеров и группой восточных танцев для домохозяек. Часто им приходилось не только репетировать, но и давать спектакли в коридоре. Нина изо всех сил старалась придать таким выступлениям декадентский дух, но выходило слабо и неубедительно. «Гнилой сцене» пришлось перестать брать деньги за свои спектакли.