- Ага, - радостно согласила «деревня» и скрылась за дверью.
Долг шестой
- Я не хочу тебя видеть.
- Это еще почему? - непритворно удивилась Анфиса.
Кухня была просторная и очень чистая. На ней сверкало все: кастрюли, ковшики, половники, какие-то ложки. Повара сновали туда-сюда. На них были белые накрахмаленные одежды.
Официанты то и дело засовывали свои носы в дверь: уносили одно, приносили другое. Кипела работа.
Это была кухня лучшего ресторана в Б. Он располагался в десяти минутах езды от городской черты, на берегу озера, рядом с песчаным пляжем, и из окна посетителям открывался романтический вид. Ресторан не носил никакой вывески: только большую каллиграфическую букву «Б», пристроенную над входом. Та же буква красовалась на салфетках, полотенцах и на форме обслуги.
Он тоже был в форме с буквой «Б», а в руке держал острый нож.
- Ты еще спрашиваешь? – яростно прошипел он, - я из-за тебя сексуальный преступник!
- А ты и есть сексуальный преступник, - спокойно парировала Анфиса. Она огляделась по сторонам, выискивая точку, к которой можно было бы припарковать свой усталый зад. Перед тем, как начать этот разговор, она не удержалась и прогулялась вдоль воды. Было чудесное туманное утро.
- Я жизнь посвятил воспитанию молодежи этого мерзкого городишки! – пафосно заявил Анфисин собеседник.
- Теперь посвяти себя работе над угощением для моего Бала, - взгляд Заваркиной упал на соблазнительно ровную гладкую поверхность, на которую можно было бы присесть, но что-то ей подсказало, что это плита.
- Еще и работать со Смоленской? Дамочки, из-за вас я здесь! - он поджал губы и с презрением огляделся по сторонам.
- Во-первых, ты неплохо устроился, благодаря мне, кстати, - Заваркина скривилась, - во-вторых, ты действительно не будешь работать со Смоленской. Со Смоленской буду работать я, а ты будешь работать со мной.
- Я не буду работать ни с тобой, ни со Смоленской, - поправился он.
- Ну, ты сам напросился.
Заваркина вышла на середину кухни.
- Господа, - крикнула она и хлопнула в ладоши, - этот человек – сексуальный преступник. Он снимал и распространял порнографические материалы с участием несовершеннолетних. Никто не доказал его вину, но это не утешило родителей покалеченных им детей.
Повара, их помощники, официанты, посудомойки и метродотель, которые поначалу не обратили никакого внимания на нахалку, после слова «несовершеннолетних» побросали свои дела и уставились на Заваркину.
- Сука, - взревел он, и кинулся на нее с ножом.
Заваркина, будто ожидая нападения, протянула руку к ближайшей плите, вытащила из кипящего ароматного бульона огромный половник и плеснула жирное содержимое в лицо своего преследователя. И как будто этого было мало, с размаху треснула его половником по ребрам. Тот согнулся пополам.
На кухне поднялся переполох. Посудомойка кричала, что нужно куда-то звонить, чтобы Есенина связали и кастрировали. Метродотель вызывал управляющего по внутреннему телефону. Повара, побросав орудия труда, сгрудились вокруг поверженного Анфисиного врага.
- Похоже, жизнь тебя не научила не вступать с Заваркиными в открытые противостояния, - задумчиво констатировала Анфиса и, на всякий случай не выпуская половника, пятью маленькими шажочками просочилась в приоткрытую дверь за своей спиной. Никто и не думал ее задерживать.
Дверь вела в темный коридор, заваленный какими-то тюками и вышедшими из строя промышленными кухонными приборами.
- Псс, - услышала она тихий шепот, - Анфиса Павловна.
Она обернулась. Из приоткрытой двери на нее упала полоска света, в которой материализовалось простоватое девичье лицо: нос картошкой, жидкие волосенки, два торчащих заячьих зуба. Однако, несмотря на непритязательность, лицо было доброжелательным.
- Чего? – таким же таинственным шепотом спросила Анфиса.
Девушка поманила ее пальцем.
За дверью оказалось просторное помещение, выглядящее точь-в-точь как соседнее. Только здесь не было ни поваров, ни официантов, ни сурового метродотеля – только три девушки приблизительно одинаковой наружности. Заваркина надела на лицо вопросительное выражение.
Девушка, что позвала ее, заметно робея, указала на поднос, стоящий на столе.
- Какая красота! – изумилась Заваркина.
На подносе были капкейки – американская версия классических английских кексов. Два из них были облиты глазурью – оранжевой и сиреневой – сверху твердой и опытной рукой была нарисована белая паутина. Три других были посыпаны шоколадными гранулами. Из одного торчали три пары шоколадных ног и мильные глазки, из другого, как из земли, выбирались два мармеладных червячка. Третий обзавелся кошачьей мордой с тонкими оранжевыми усами, выпученными глазками и ухмылкой.